Он посмотрел на Наташу и расцвел в улыбке.

– Наташенька, поехали в Одессу. Найдём тибе хорошего мужа! Шо тибе нужен наш дэфэкт?

– Я Даника люблю. Он ошибся, с кем не бывает. У нас в сиротском доме тоже воровали, иногда…

– Наташенька, поверъ папе, ты больше никогда не будешь сиротой, – старик покачал головой. – У тибя в Одессе большая и добрая семья. Приедем домой, найдем тибе работу и заживете, как все. Кем ты хочешь работать?

– Я детский врач.

– Доктор? Доктор, это хорошо! Ученая! Шэйн ви голд (красивая, как золото), – он радостно причмокнул губами. – Оказивается у моего сина неплохой вкус! Дети, шо вам жить в задрипанном обчежитии? Бил я там. Клоповник! – старик переводил взгляд с сына на невестку. – Поехали домой. Мэста всем хватит! – весело произнёс Соломон Соломонович, – и подхватив в руки тяжёлый чемодан сына, весело посвистывая, зашагал вдоль перрона.

– Тётя Фира, тётя Фира, – раздавался голос со двора, – Наташка рожает!

– Шо ты мине зэ бобэ майсэс (бабушкины сказки) рассказиваешь! Еще неделя до родов! – отозвалась Фира. – Я в шкафе порадок делаю, некогда мине.

– Вы шо, тёть Фир?! – за её спиной дышал, как загнанный конь, протрезвевший Колька – дворовой алкаш. – Стою я на базаре за прилавком, – рассказывал он, – а тут Наташка идёт, уткой переваливается. Я как раз опохмелился. Только закусить хотел, а она, как взвизгнет, схватилась за живот, да бряк на ящики с помидорами. Весь продукт к едреной фени в сок превратила, и орёт: «Маму Фиру зовите, рожаю». Тут бабы к ней подоспели. А меня послали…

– Куда?

– За вами!

– Головкой идёт или ножками? – спросила, раскладывая аккуратно по полкам, выстиранные, выглаженные пелёнки.

– Охренеть! – Колька попятился назад, пока не упёрся позвоночником в дверь. – Невестка ваша рожает! – крикнул. – Там народу видимо – невидимо собралось. Все дают советы – дышать, не дышать, тужиться.

– Ой, мамале (мамочка)! – взвизгнула Фира, до которой наконец дошло, о чем толкует Колька – сосед. – Наташенька рожает? Дишать говоришь, не дишать! – и она с воплем выскочила из дома.

Соседи свесились из окон, обсуждая свежую новость, – роды любимой невестки Фиры, детской докторши, в прошлом сиротки из Ростова.

Аркадий вошел во двор. Здесь, как всегда пахло пригоревшей кашей, жаренными бычками, свежими овощами и красным борщом, заправленным чесноком. Над головой, от балкона к балкону, от окна к окну, тянулись натянутые тетивой бельевые верёвки, увешанные трусами, платьями, штанами, рубахами, разноцветными тряпками и множеством детского белья.

Сегодня здесь было тихо, непривычно тихо.

Он поднял взгляд на знакомые окна. В открытом окне кухни на подоконнике стояли кастрюли.

«Опять не поставил суп в холодильник», – подумал, улыбнувшись.

Он взбежал на второй этаж, подойдя к двери с табличкой «Портной Яков Хаймович Фукс», нажал на кнопку звонка. Дверной звонок не работал, он постучал в дверь кулаком.

– Отец, это я, Аркадий! – крикнул, надеясь, что старик услышит его.

Но дома никого не было. Аркадий спустился во двор. Сел на лавочку, закурил сигарету.

Из окна квартиры первого этажа выглянула соседка.

– Ви кого ищете, гражданин? – спросила, подозрительно разглядывая Аркадия.

– Тётя Фира, вы меня не узнаёте? Я Аркадий Фукс.

– Аркаша? Ой-ой-ой! Соломон – крикнула вглубь квартиры, – Аркаша Фукс приехал!

– Где ты шлялся, дорогой рэбёнок? – спросил Соломон, загребая Аркадия в объятия. – Садись к столу, кушай. Глянь, как исхудал? Если би не рэмень, шо держит штаны, ходил би ты с голым попом! Тётя Фира такой борщ сварила! Ты, когда кушал борщ в последний раз? Улыбаешься. А вообче, когда ты кушал в последний раз?