У преподавателя основ дарвинизма был свой любимый «конек». Почему-то из всех обитающих на Земле животных он больше всех любил обезьян, а особенно неравнодушен был к гиббону. Разглядывая нас сквозь линзы своих очков, он так подробно объяснял повадки этого человекообразного, что временами мы видели в нем себя. Мы его так и прозвали – Гиббон. В классе у него было много наглядных пособий, но особенно Гиббон дорожил скелетом человека, запрещая нам даже прикасаться к нему. Но разве для нас существовало что-нибудь запретное? И скелету доставалось. То его, несчастного, кто-то щелкнет по черепу, то похлопает по челюстям, а то и руку пожмет. А однажды его ухитрились вооружить шваброй, которая в момент открывания шкафа неожиданно вывалилась на нашего Гиббона.

Прошла уже неделя занятий, а мы, сверкая бритыми головами, все еще ходили в своей гражданской одежде. Но вот, наконец, поступила долгожданная команда идти на склад. Форма оказалась размеров приблизительных: кому-то длинны брюки и коротка гимнастерка, кому-то наоборот. Но ребята не растерялись – тут же произошел взаимообмен, и все остались довольны. Главное – форма! Теперь мы в городе фигуры заметные. Посторонись, прохожий!

На следующее утро все явились в отглаженной и пригнанной по фигуре форме. Лица сияли от радости. Наголо обритых голов уже никто не замечал – их прикрывали синие, с голубым кантом, летные пилотки. Правда, по сравнению со «спецами» первой и второй рот мы выглядели не так блестяще. Дело в том, что наша форма уже была в употреблении, наверное, сезона три-четыре – старая, выгоревшая и застиранная. А ученики старших рот получали, как правило, новую форму. Но нас это не волновало. Придет время, и у нас тоже будет новая форма. Таков порядок, и мы это понимали. Нужно было сначала научиться носить то, что дают. А это оказалось непростой наукой. Но этого мало. Чтобы тебя уважали твои сверстники, надо было еще что-нибудь заработать «на грудь». У всех «спецов» были значки спортивных разрядов, полученные ими на городских и областных соревнованиях, где наши ребята всегда показывали высокие результаты. Особенно в моде были гимнастика, акробатика, бег, плаванье, бокс, хоккей и лыжи. В спецшколе было два преподавателя физкультуры. Они сразу взялись за нас. Кому-то порекомендовали заняться гимнастикой, кому-то – боксом. Многих направили в спортивные секции окружного Дома офицеров. А поскольку я с моим школьным другом Геннадием Бокаревым уже год занимался в секции бокса, то для меня проблемы выбора не существовало. И до тех пор, пока мы чему-то не научились, слово «ратник» не сходило с уст старых «спецов». Они не стеснялись за нашу серость и неповоротливость иногда дать кому-нибудь и подзатыльник. Но «дедовщины» в современном понимании этого слова не существовало. От армии тогда еще никто «не косил». Бывших «зеков», которые потом и притащили в нее свои порядки, в защитники Отечества еще на улицах не отлавливали. Среди нас тоже были здоровяки и забияки, которые могли хорошо ответить. После нескольких стычек, последнее слово в которых всегда было за старшими, оплеухи и тычки прекратились. Нам просто давали понять, что «спецов» из нас еще надо делать. Так и жили мы рядовой ратью, выполняя всю черновую работу: пилили, кололи, грузили и таскали уголь, чистили и мыли туалеты, выносили из столовой отходы. Но никто никогда не роптал, ибо знали, что «через тернии лежит путь к звездам».

Распорядок дня в спецшколе был установлен еще со дня ее основания. В восемь утра завтрак и до четырнадцати часов учеба, потом обед и час отдыха, затем самоподготовка к урокам на завтра и свободное время – спортивные секции, чтение книг и прочие занятия. Так незаметно прожили мы до дня Красной Армии (так она тогда называлась). На парад войск «ратников» еще не пускали – нужно было пройти соответствующую строевую подготовку. В этот день в спецшколе традиционно устраивался праздничный бал. Мы, «ратники», присутствовали на нем впервые. Это был не просто вечер танцев. Каждый «спец» приглашал знакомую девушку по выдаваемому ему пригласительному билету.