Я же просто обязан для полноты картины в нескольких словах рассказать об этом.

Сцена в кафе. За столиком в самом дальнем углу двое. Анатолий и дама с прической «Бабетта».

– Анатолий, не задирайте носа. Ваше сочинение похвалил мэтр нашей журналистики, – дама назвала имя известного ленинградского журналиста.

Анатолию эта фамилия была незнакома. В те дни Анатолий Поспелов был увлечен другим журналистом – американским репортером писателем Эрнестом Хемингуэем. Но тот факт, что его сочинение оценил профессиональный журналист, льстило молодому человеку.

Пройдут года, и имя Поспелов станет известно широкому кругу читателей, и будет автор лауреатом многих премий и станет орденоносцем, а добрые слова идущие от товарищей по цеху ему будут приятны. Анатолий Иванович не будет читать рецензии критиков: «Они для того и созданы природой, чтобы препарировать наши произведения. Они подобны патологоанатомам».

Если маститому писателю приятны добрые слова о себе, то, что же говорить о юноше абитуриенте?

– Вы меня не предайте. Я не имела права говорить Вам это, – дама двадцати пяти лет от роду хлоп, хлоп ресницами и глазками в сторону Анатолия.

– Никогда! – пылко отвечает Толя и хватает руку дамы.

– Ой, что Вы? Вы мне руку оторвете. Да и неудобно. Люди тут.

– Пускай, – пылает юноша, – Вы чудо!

– Пойдём отсюда. Люди смотрят.

В кафе кроме них из посетителей нет никого, а буфетчица занята собой и ей нет никакого дела до парочки в углу.

Жаром встретила улица пару. С еще большим жаром на лице вышел из двора колодца домов на Девятой линии Василевского острова Анатолий Поспелов, часом назад ставший мужчиной.

– Мать! – Иван Иванович удачно провел занятия с офицерским корпусом. Читай между строк, дружеское застолье, – Наш Анатолий еще и студентом не стал, а его писульки сами столпы советской журналистики хвалят.

Анатолий, курящий на балконе от материнских глаз подальше, не удержался и только что похвастался перед отцом. Его эссе «Мой шкаф» читали все комиссией. Это Анатолию рассказала дама в очках: «Некоторые места мы даже перечитывали». Жарко шептала Бабетта юноше в ухо. Как же не похвастать перед отцом.

– Иван Иванович! – Валентина переходила на Вы с мужем тогда, когда сердилась сильно на него, – Вы несправедливы к сыну. Мальчик показал, что он способен учиться в Университете, а Вы смеете смеяться.

– Ах, какие нежности. Сын! – опять с протяжным «ы» зовет Толю Иван Иванович.

– Тут я, отец, – Анатолий комедийно вытягивается по стойке смирно.

– Вольно. Садись. Поговорим, как мужчина с мужчиной.

– Как коммунист с комсомольцем, – продолжает шутливый тон Анатолий.

– Святое не трогай. Я в партию вступил в сорок третьем. Немцам мы тогда сильно хвост поприжали под Сталинградом, но он был ещё силен. Мы в партию шли не за должностями, а по зову сердца и долгу перед Родиной.

– Прости, – сник Анатолий.

Зато мама его полна боевого пыла.

– Теперь, по какому поводу праздник в В/Ч № NNNNN? – Валентина Ивановна несет майоликовую посудину, над которой клубится ароматный пар.

– Долма, – вожделенно говорит полковник Поспелов.

Крепки его воспоминания о службе в Азербайджане. Там ему было присвоено первое звание старшего офицера. Там он впервые после войны отдал приказ бойцам стрелять на поражение. Сорок шестой год. Не родился еще Анатолий, и Валя еще ему не жена. В Талышских горах Азербайджана русских женщин не было. Были горные бараны, были старцы. Архары и архаровцы были. Но русских женщин там не было.

С молодой женой майор Поспелов приедет в Азербайджан, когда их сыну исполнится уже пять лет. За год до смерти Сталина. Друзья однополчане тепло и радушно встретят своего по-настоящему боевого товарища. Тогда и будут угощать их долмой.