– Я и не знала, что такое может…, – Наташа мысли вслух произнесла. Но вдруг опомнилась, – вы, это, извините. Кто знал, что там открытое окно? У нас везде стоят стеклопакеты.

– Так это чувства так разбушевались?

– Он был неистов, как Виссарион, который из истории известен. Так никогда не наслаждалось тело.

– Какой ещё такой Виссарион? Мне незнаком такой герой-любовник.

Наине вспомнился из школьных лет Белинский… Наталья вышла, Абрамович сел за стол. Наине бросилось в глаза, как парень жилист, и мощь покрытых рыжим пухом рук.

– Роман, ведь я могу так обращаться? А вы живете где-то тут у нас? – они впервые встретились глазами и оба твердо выдержали взгляд.

– Сегодня – здесь, а завтра – где я нужен. Но свой ещё себе не создал дом.

– Я не имею права на вопросы, но что-нибудь хочу узнать про вас.

– Я – недоучка. По призванию – коллектор. А есть желанье – мы поговорим.

Уже всё красовалось на столе к моменту возвращения Натальи. Никто не поднял тему разговора, возникла глупая неловкость тишины. И, тонко чувствуя условия момента, Наина навострилась уходить.

– Наташа, ты зашла бы по-соседски. Как соберетесь, ты и кавалер.

– Да, я не знаю. Разве – по-простому? Но слишком хлопотно – у вас семья, и муж.

– Глеб послезавтра в Ригу уезжает. Так вы подумайте. Не станем назначать.

И удалилась, словно на прогулке. Наталья с Ромой ей смотрели вслед.

И он в задумчивости гладил подбородок.

И то, что вслед смотрели – не случайно. Бывало, на неё смотрел весь свет, когда плела сквозь подиум походку. Во всех глазах читалось: «Хороша!!!» И Глеб тогда решил: «Моею будет». А от решений он не отступал.

Наина, как вернулась из кафе, прошла к компьютеру, как одержимый блогер – она любила думать и писать. На этот раз пошли воспоминанья.

«Наина девочкой приехала в Москву, как только школа кончилась дипломом. В буквальном смысле этот документ дал право на заветную свободу. Она держала парочку подруг, как бы эскорт для поступления в ВУЗЫ. Но это нужно было для родных, ведь все в столицу ехали учиться. Отец её не вышел провожать, а мать, пустив слезу, перекрестила.

В столице поступила в РУДН, на факультет гуманитарно-социальный. Не то, чтобы она хотела стать специалистом по истории России. Но, по запросам внутренним души, Наине нравились серьёзные названья того, что предстояло изучать, и представляться в случае знакомства: «Я разгребаю Русь дорюриковских лет».

Иногородних поселяли в общежитье, снималась боль искать в Москве жильё. Вообще, была двоюродная тётя, расплывчатая мамина родня. Но на звонок племянницы из Томска позвать для встречи своим долгом не сочла, и больше ей Наина не звонила.

Она тогда была дородная девица и впечатляла кровью с молоком, во всю мощь юности в её игравшем теле. Она гордилась тёмно-русою косой, но, кто бы знал, как тяготилась ею в кругу остриженных, залаченных подруг. Но, видно уж, такой вот уродилась, что самобытность не рядила под стандарт. Отец, как уезжала, был уверен – в Москве испортится, отрезанный ломоть. А мать-то думала – настырная дочурка. Её не сломишь, всё по-своему решит.

Да, не сломили, но настолько закрутили, что не делами древних предков занималась, а собственной историей своей.

Анжела с Кубы и вьетнамка Цзой Чуа с ней вместе поселились в общежитье. Кубинка – очень яркая девица с неброской долей негритянских черт, прекрасной кожей, как молочный шоколад, имела прозвище «весёлая креолка», и очевидно было – почему. Миниатюрная вьетнамка Цзой Чуа с лицом отточенной восточной красоты, когда не проявляла лишней прыти, и для солидности смотрела сквозь очки, она себя считала Йоко Оно. И был любовник, русский гитарист.