В его квартире все такое же, как и у меня дома, но с иранским акцентом. Я ем ту же еду – курицу с рисом, но с иранскими специями. Мы сидим на полу. В его комнате собрано то же хламье, что и в моей: печатная машинка, пионерский горн, коллекция фотоаппаратов, таблички с запрещающими знаками и надписями, а также другие очень важные и нужные в быту вещи. Но машинка – с персидской клавиатурой, а горн немного короче нашего, отечественного. Он учится в университете искусств. Мы рассматриваем его работы, и я теряю дар речи. Я нахожу среди них портреты моих отца и брата – да что там, я нахожу среди этих скетчей себя. Я могу рассказать про каждую мелкую деталь на его рисунках. Несмотря на то что Абтин очень плохо говорит по-английски, мы болтаем до полуночи обо всех самых важных для нас вещах.

Эта встреча в корне меняет мое представление о стране. До последнего момента я жил среди инопланетян, которые не понимали меня, и не очень-то спешил понять их. Но теперь я встретил родную душу, и это самое важное, что я могу рассказать об Иране.

“Басиджи” так и не позвонили мне – они просто прикарманили мою флешку с бесценными фотографиями. Я прожил в Иране месяц, истратив при этом несколько долларов. Я так и не съездил в Шираз, о котором плакал Есенин, я не видел верблюдов. Я открыл для себя иной Иран, полный подпольной музыки, вечеринок, наркоманов и городских фриков. Тегеран большой и быстрый, как Москва, – в нем можно найти все и все потерять. Тегеран такой же молчаливый и замкнутый в себе, как Минск, – в нем почти невозможно встретить туристов. Я опускаю глаза в землю, когда вижу очередной патруль в штатском. Но внутри я смеюсь, потому что знаю: сила в правде, а еще в вере, решимости и молодости.

– Добрый день, Игорь Михайлович, это Рома Свечников беспокоит. Я заходил к вам несколько недель назад с вопросом про банковскую карту.

– Да, добрый день, Роман. Я вас помню. Вы все еще в Тегеране? – не без удивления спрашивает третий секретарь посольства Беларуси в Иране.

– Да-да. Я как раз хотел спросить вас о возможности продления визы. Я был бы рад задержаться здесь еще на пару недель.

– Какой у вас тип визы?

– Туристическая. Однократная. На тридцать дней.

– К сожалению, продление туристической визы невозможно, она выдается строго под определенные цели.

Что ж, придется снова набирать высоту.

Я подсчитываю количество дней с момента моего въезда в Иран, и выясняется, что сегодня в полночь моя виза истекает. Вообще-то я рассчитывал, что у меня есть еще денек в запасе. От Тегерана до границы с Азербайджаном – пятьсот километров. Это приемлемое расстояние для одного дня автостопом, если бы не тот факт, что я сейчас нахожусь в центре огромного города, выбираться из которого мне придется не менее четырех часов. Похоже, что впервые в жизни я просрочу визу.

Звоню Жене, который затерялся где-то в недрах мегаполиса. У него есть еще пара дней в запасе, так как он въехал в Иран немного позже меня. Обсудив ситуацию, все-таки решаем двигать вместе. Не последним аргументом становится тот факт, что Жене удалось где-то раздобыть пятьдесят баксов.

Мой телефон разрывается от звонков ребят, с которыми я провел последнюю неделю. Я прошу их помочь найти транспорт до Астары – города, который разрезан пополам ирано-азербайджанской границей. К сожалению, ничего не выходит, и мы решаем немедленно ломануться в Азербайджан на автобусе, заплатив за билет.

Я захожу на вокзал, где меня встречает Абтин, мой бородатый худощавый брат. Рядом стоит его подруга Ада – огненно-рыжая кудрявая девица с невероятно обаятельной улыбкой. Вокруг бегают Парадиз и его подруга Мэт. Наверное, мой инглиш показался им не очень внятным, потому что Парадиз и Мэт дарят мне учебник по английской грамматике. Откуда ни возьмись появляется Фриз, девочка двадцати пяти лет, которая работает в кукольном театре. Она такая миниатюрная, что ее наверняка путают с куклами на сцене. Фриз виснет якорем у меня на шее и уговаривает остаться в Тегеране еще на пару дней. Абтин тем временем, принимая неизбежность моего отъезда, достает из сумки пакет с едой и протягивает мне.