Ибрагим с озабоченностью валиде согласился, обещал немедленно заняться розыском настоящих красавиц и на следующий день отправился к торговцам живым товаром. Он отобрал четверых для султана и двух для себя, в том числе ту тоненькую роксоланку, у которой крупная грудь, тонкая талия и бедра, которые обязательно станут пышными. Ибрагим знал толк в женщинах. А еще роскошные волосы цвета золота и яркие зеленые глаза. Глаза невелики и губки маленькие, но что-то в них такое, отчего хотелось в эти глаза смотреть, а в губы впиться губами. У Ибрагима руки чесались снова прикоснуться к упругой груди, стиснуть, провести языком по выпуклым соскам.

Он был почти готов приказать привести красавицу даже среди ночи, но остановил сам себя: не стоит так желать женщину, она не глупа, поймет его вожделение и сможет этим воспользоваться. И все-таки еще долго представлял, как станет ласкать округлую попку, целовать позвоночник от лопаток до копчика, чтобы она выгнулась дугой от желания… Ибрагим умел обращаться с женщинами и доставлять удовольствие не только себе, но и им.

Грамотная, образованная, много знает… Зачем знания наложнице? А может…

От неожиданной мысли Ибрагим даже хмыкнул. Если выбирать между Повелителем и женщиной, то он, конечно, выберет Повелителя. Женщин много, даже красивых и необычных, а Сулейман один, и от него зависела сама жизнь Ибрагима.

Ибрагим знал о каждом поступке Сулеймана до того, как тот бывал совершен, о каждом слове – до его произнесения, о каждой мысли – до ее возникновения. Они вместе уже восемь лет, и за эти восемь лет раб и господин, сами того не заметив, поменялись ролями. Нет, для всех внешне Сулейман оставался Повелителем, а Ибрагим – преданным слугой. Так было и в действительности: Сулейман повелевал, Ибрагим, как и все остальные, подчинялся.

Но сам Сулейман был полностью подчинен Ибрагиму. Отдавал ли он себе в этом отчет? Едва ли, просто привык советоваться с другом-рабом, привык слушать его дельные суждения, во всем полагаться на его разум. Ибрагим умен, он никогда не диктовал, не настаивал, а предлагал так, что Сулейману казалось, будто до всего додумался сам, все сам решил, а от Ибрагима выслушал лишь подтверждение своим мыслям. Ибрагим стал путеводителем для мыслей и желаний Сулеймана. Это была настоящая власть!

Стремился ли к ней Ибрагим? Если и стремился, то бессознательно, просто по праву умного и сильного. И ничего плохого в этом ни для Сулеймана, ни для Османской империи не было. Умный руководил умным… что же в этом дурного?

Конечно, такая близость и зависимость не всем нравились, многие ненавидели Ибрагима и даже не скрывали этого. Раб, выскочка, презренный нечестивец… как только не обзывали Ибрагима. Он делал вид, что не замечает, но не таков был этот грек, он все запоминал, всех вносил в свой черный список. Ничего, придет и его время расправляться с недругами – каждый, произнесший дурное слово против Ибрагима, жестоко за это поплатится. Каждый, никого не минует кара сия.

Но была область, в которой Сулейман не подчинялся другу и никогда не только не спрашивал у друга совета, но и ничего не рассказывал. Это отношения с женщинами. Женщины Сулеймана были настолько личным, его полной собственностью, что разговоры не велись даже с Ибрагимом. Да и опыта у Сулеймана хватало собственного. Три жены, четверо сыновей – Ибрагиму впору самому поучиться.

Пока это положение устраивало и Ибрагима тоже, ему вовсе не хотелось восхищаться Гульфем или Махидевран, которых грек считал полными дурами, не способными ни на что, кроме ритмичного движения бедрами. Он мог бы предложить Сулейману кого-то из своих наложниц, которых обучил искусству любви сам. Не тому, чему учат старухи-надсмотрщицы, давно забывшие, как доставлять удовольствие мужчине, а тому, что он преподнес за время страстных объятий в ночи.