Больше актуальных тем, требующих срочного обсуждения, не было. Вот и молчали, рассматривая окрестности.

Лощина была узкой. По обе стороны стенами возвышались скалы, на вершинах которых рос лес. Ветер, тревожащий невидимые из повозки деревья, срывал с них листья, отправляя в свободный полёт. Кругляши с длинными черешками пропеллерами цвета яркого золота планировали на повозку, дорогу и узкую обочину. Казалось, что падают они прямо с неба.

– Милость Триединого, какая же красота, – воскликнула Прасковья, глядя на этот необычный листопад. Потом, повернувшись ко мне всем телом и, взяв за руки, сказала: – Не знаю, как выразить тебе свою признательность за то, что позвала меня сюда. Вряд ли когда я решилась бы уехать из деревни. То судилище, что устроили мне коллеги, сильно подкосило мою веру в себя, в свои знания и убеждения. Потому и забилась в глухой угол подальше от прошлой жизни. Хоть твои рассказы о… – Прасковья покосилась на спину Башара и перешла на а́нглицкий, – о другом мире, о вашей науке и достижениях подтвердили многие мои догадки, но доказательством моей правоты являться не могут. Не стану я ради своего благополучия тобой рисковать. С папенькой, опять же, твоим… кто знает, сколько бы он ещё мне голову морочил. А так одним шагом через портал жизнь изменила. Пусть я не юная барышня, а старая дева, но жизнь-то еще не закончилась.  

– Да какая ты старая? – легко боднула я подругу головой – руки мои она по-прежнему крепко сжимала своими сильными ладошками. – Сколько тебе? Тридцать шесть? Только-только расцвела, а с учётом того, что магичка, даже до зрелости не добралась. Неужели на примере с коллегами не поняла ещё, что многие утверждения устарели, а то и изначально ложными были.

Прасковья внимательно смотрела мне в лицо, желая понять, правду ли я говорю или насмешничаю. Было видно, как хотелось ей верить моим словам, но болезненный опыт пока не давал ей такой возможности. Как же я её понимаю. Сама такая… была в прошлой жизни.

– Рыбачий, – вдруг сказал наш возница и остановил повозку, чтобы мы могли осмотреться.

Не знаю, кто прокладывал дороги по полуострову, но были это люди с развитым чувством прекрасного. Об этом говорило множество смотровых площадок, откуда путешественники могли любоваться невероятными пейзажами.

Вот и сейчас Башар предложил нам такую возможность. Дорога, вырвавшись из узкого ущелья, делала резкий поворот, после чего начинался затяжной пологий спуск до самого посёлка. С площадки хорошо просматривалось море, посёлок на берегу бухты и множество разновеликих лодок.

Отчего-то в памяти зазвучало:

 «Шаланды, полные кефали,

   В Одессу Костя привозил,

   И все биндюжники вставали,

   Когда в пивную он входил».

Где те одесские пивные с биндюжниками и где я, – едва-едва удержала вздох и пошла к повозке.

– Поехали, купим кефали.

Порт, пусть он даже рыбачий и в маленьком посёлке, всегда порт. Сколько всего непонятного попадается на глаза и под ноги. Только и успевай поднимать юбки, перешагивая толстые верёвки, удерживающие баркасы у причала, доски, что служат сходнями, обходи и уворачивайся от сетей, развешанных на просушку и починку. Только от запаха не увернёшься и не обойдёшь его. Крепкий специфичный запах рыбного порта.

– Слушай, чего нас сюда понесло? – ворчала Прасковья, идя за мной. – Купили бы рыбу в лавке.

– Нам мало купить, надо о регулярной поставке договориться, – в который раз объясняла я. – Чтобы свежайшую доставляли прямо в нашу бухту, а не ездить за семь вёрст киселя хлебать.

Подруга резко остановилась, дёрнув меня за руку:

– Как ты сказала? Киселя за семь вёрст? Как это? – она с искренним непониманием смотрела на меня, ожидая объяснения, а я с ужасом смотрела ей за спину.