– Подвезу.

Контрольная, конечно, была. Заниматься я не собиралась, счастье и формулы несовместимы. Но – подъезд, прощание, поцелуй, хочу-хочу-хочу. Оказывается, у Кирилла есть машина. Тем лучше. Нам никто не помешает.

Я жила тогда возле Московского вокзала, поэтому мы доехали быстро. А потом долго-предолго сидели в стареньком «Фольксвагене».

– Знаешь, во время съемок был такой случай… А как-то мы приехали на интервью, и оказалось…

В три часа ночи я окончательно поняла: ничего не будет. Кирилл не решится. Я нравлюсь ему, очень нравлюсь. Стал бы он в противном случае трепаться со мной столько времени. He likes me, but…[9] Или он считает меня слишком маленькой, или, глупый, думает, что целоваться в первый день знакомства неприлично.

Да, его губ мне в тот вечер не досталось. Зато море, тепло, опьянение – все было моим.

Итак, я стала влюбленной… но очень скоро и злой. Теперь понимаю: Кирилл действительно меня любил, по-настоящему. От его эсэмэсок разряжалась батарея. Моя комната превратилась в благоухающую оранжерею. Плюшевые игрушки приходилось отдавать в детский сад – на диване они просто не умещались.

Он не позволял мне скучать. Мы ходили в кино, тусили в клубах, смотрели «Танец смерти» и «Ковбой Бибоп»[10] и даже катались на каруселях. Но это же – сплошное детство. А мне так хотелось скорее почувствовать себя взрослой!

Его нежность иссушила мое море. Тактичность выветрила хмель. Усталость, равнодушие, досада – мне казалось, я чувствую именно это. Когда наконец Кирилл решился со мной переспать, мне уже было скучно, неинтересно. Никак, одним словом.

А потом появился Витя. И я влюбилась в него как сумасшедшая. Виктор – сильный, властный, уверенный. Если бы только знать, чем все это закончится…

Не знаю, сотрется ли из моей памяти когда-нибудь седьмое октября. Но пока я точно уверена, что хочу вернуться в тот день. И быть чистой беззаботной девчонкой. Сидеть в «Фольксвагене» Кирилла, любоваться его профилем, мечтать о поцелуе. It was love.[11] А то, что я за нее приняла, оказалось грязью.

– Элен, да что с тобой сегодня? Опять лоб морщишь! Какая тогда польза от маски и от массажа?!

Я соврала косметологу про большую нагрузку в универе.

Утыканное дротиками сердце болело. И от воспоминаний заныл затылок. Кирилл любил его целовать, а я злилась, злилась на свое счастье.

– Элен! – застонала «косметичка». – Давай разговаривать, может, это тебя отвлечет! Мы с мужем недавно в театр выбрались. А еще знаешь, так обидно. В Питер писательница Лика Вронская приезжает, у нее завтра презентация на книжной ярмарке. А я работаю.

– Вронская? Прикольно. Мне нравятся ее книги. Аффтар, пеши исчо!

– Опять ты хмуришься? О чем ты думаешь, а?

Я думала о том, что если писательница в Питере, то у нее можно кое-что выяснить. Авторы детективов должны здорово сечь в таких вопросах. Я проконсультируюсь. Как бы случайно, ненавязчиво. Вронская свалит в свою Мск. А я буду действовать…

– Прекрасная пора! Бомжей очарованье! Э-э… Бомжей очарованье! Приятна мне… Приятна… Андрей! Помоги же, ну!

Андрей Соколов закусил губу, стараясь не расхохотаться. Интерн Марина Вершинина в своем репертуаре. Сплошной позитив, с длинными ногами и белоснежной улыбкой. Веселится, несмотря ни на что, классиков переиначивает. А погода-то, между прочим, отвратительная, промозглая. Влажность такая высокая, что воздух, кажется, не вдыхается, а глотается, и потом – прямиком разрушать организм, воспалять миндалины, студить легкие. А ночью были заморозки. И вот последствия – первый в этом году урожай «подснежников», замерзших бомжей. Не дежурство, аншлаг! Чумазые от пыли лица, полчища вшей на грязной коже, скрюченные пальцы, даже в агонии пытающиеся удержать жизнь.