– У тебя доброе, искреннее сердце, Ганнибал. Храни память о нём в своём сердце, и он поселится в нём навсегда. Я знаю, тяжело расставаться с теми, кого любил и принимал их присутствие, как должное на этом свете. Но, такова жизнь. Люди уходят, как бы нам не хотелось их оставить подле себя. Их только на время отправляют «сюда», чтобы скрасить наше «одиночество», украсить нашу жизнь и наставить на путь истинны. Также, ушёл и мой отец. Я его только «приобрёл», отыскал! и был переполнен счастьем… Но внезапная болезнь унесла его от меня. Единственное, что она не может «оторвать» от меня – это память о нём. Память о маме. Память о моих родственниках, кои живут, где-то в землях, упомянутого тобой воеводы Карислава и Макара. Там же, живёт, мой отважный воин Гранидия, с истинным именем Гранислав. Многих уже нет. Но, их нет здесь. А в другом мире, который мы строим внутри себя, но он проявляется где-то в другом месте, они все живы и ждут нас.
– А почему, ты, Вождь Гетулик, не остался там с ними? – спросил Ганнибал.
– Моя мать похоронена здесь… – Гетулик осёкся, подумав о чём-то, – и дед, тоже здесь. Но, меня, в минуту тоски, утешает то, что я знаю, что там, в стране, где правит Благочестие, где нет рабства и неволи, живут мои родные. В добре и свете. А я стою на страже того рубежа, который не пускает зло этого пояса в чистый, светлый мир моих родных. Когда-нибудь, и я, отправлюсь к ним… Когда-нибудь…
Вождь впал в глубокое раздумье.
Ганнибал, прослушав ответ и видя налетевшее на собеседника, раздумье, не мешал ему поразмышлять над чем-то… Так они ехали некоторое время в безмолвии.
– Мне кажется, что мой отец, тоже думает также. – Внезапно разорвал тишину Ганнибал. – Он не оставляет этот пояс из-за памяти о маме. Он помнит всё. Почти, каждый день их жизни. И мне кажется, он мечтает умереть здесь. Недалеко от моря. Он очень любит его, хотя, не мореход, как Междамир. Он часто стоит в Гадесе и смотрит в сторону Сицилии… Вид его всегда задумчив при этом. Так было и на горе Эрик. Только, там, он смотрел в сторону Иберии. Я слышал, как Междамир, спорил с ним… Мне кажется, что именно об этом…
Гетулик посмотрел на юношу.
– Ты очень наблюдательный, Ганнибал. Это заметно. Так… Мы достигли места сворота к реке. За этими холмами её рукав. Давай, прикажи своим всадникам следовать впереди…
Обоз, медленно, заворачивал к холмам, растягиваясь почти в двое. Отряд всадников, следовавший позади обоза и прикрывающий его с тыла, теперь перемещался в «голову» колонны, а всадники Андалузии, оттягивались в «хвост»…
Глава 5
Дымы поднимались до самых облаков. Их шлейф, был виден за много миль в округе. Округа, всполошённая, их видом, своей людской массой торопилась покинуть свои обжитые места, кляня себя за то, что в более благоприятное время не переселились поближе к Кастулону. Другие, торопились спрятаться в лесах, где они надеялись дождаться подходов отрядов Протектора Иберии, кои никогда не оставляли их без помощи. Народ, достигший селений, рассказывал, что по округе рыскают отряды конных мавров, поджигая дома и угоняя скот. Сопротивлявшихся этому рубили на месте, других сажали на кол. Услышав страшные новости, народ торопился в леса…
Мавры торопились настигнуть убегающих по границе влияния Союза Иберийских племён, но вглубь не поворачивали – не было приказа. Но там, где они проносились, после них оставались выжженные дотла селения и посеянный ужас и смерть… До всего остального, добирался огонь, который некому было гасить…
На высоком холме, смотря в сторону дымов, стоит многочисленная группа конных. В её центре, выделяется крупный человек с тёмной кожей лица. Но не сажа осела на его коже. Это мавр и при ближайшем его рассмотрении, это хорошо заметно. Его лицо имеет толстые обвислые губы, выпученные глаза, будто вылезшие из «орбит» глазниц и широкий, приплюснутый нос. На голове всадника, собрана аба, обделанная шкурой пятнистого леопарда. Под ней, на его лбу, хорошо выделяясь, на фоне темноты кожи, заметен одетый на голову золотой венок, сделанный довольно искусно. Всадник улыбается, смотря на дымы в округе, что выдаёт в нём получения не малого удовольствия от представшей глазам картине пожаров и разорений и он, довольно, причмокивает своими толстыми губами и языком.