«Дорогая, любимая Эстер, – писал Йосеф, – самыми прекрасными в моей жизни были дни, проведённые с тобой. О них я буду вспоминать, пока живу, и пока живу – буду оплакивать нашу разлуку. У тебя семья, я тоже не один и вместе с женой скоро уеду в Страну Израиля. Желаю и тебе поскорее туда перебраться, обстановка очень тревожная. И хотя нам не суждено быть вдвоём, мне станет легче от сознания, что ты и твоя семья вне опасности, что вы на еврейской земле, а не в этом городе, где нас ненавидят и рано или поздно могут растерзать. Любовь моя, знай, что я никогда тебя не потревожу и не напомню о себе. У меня замечательная жена, я её очень уважаю и буду с ней столько, сколько даст Бог. Пожелай же мне счастья так, как я желаю тебе».

Дальше шли стихи:

Мне не расстаться никогда с тобой!
Любимая! Твои глаза как море.
В них отраженье солнца, в них прибой,
И оправданье – даже в приговоре.
Ночами ты являешься ко мне,
И будет век мой долог или краток,
Я сохраню в сердечной глубине
Твоей любви незримый отпечаток.
И эти косы цвета янтаря
Пускай на плечи падают волною…
За всё, за всё судьбу благодаря  —
Благодарю, что ты была со мною!

Эстер было безумно жалко Йосефа, и, прочитав письмо, она решила, что им нужно встретиться. Обида на Залмана не проходила, словно именно он был виноват в их семейных проблемах. Глупец ревнивый! Один раз ненадолго она потеряла голову – и поэтому обязана до сих пор терпеть его выходки? Если её подозревают – пусть будет хотя бы причина! Залман травит ей душу, ставит в такое положение, когда она должна вновь и вновь каяться. Эстер перестала чувствовать свою вину, в тот момент у неё не было желания смотреть на себя со стороны. Промелькнула мысль, что они с Йосефом ещё могут быть вместе. Залман уезжать не хочет, а Йосеф – наоборот, стремится в Палестину. Что-то случилось с Эстер, как будто Йосеф не писал, что уезжает с женой, с которой будет столько, сколько даст им Бог. И Эстер, не задумываясь и несмотря на поздний час, перезвонила Эмме и попросила немедленно передать Йосефу просьбу о встрече. Она не спрашивала, как Эмма сделает это в полночь, но на следующий день Йосеф ждал Эстер у Эммы в то самое время, когда Залман, гуляя по городу, обдумывал своё примирение с женой. Проводив подругу в комнату, Эмма деликатно вышла. Но Эмма не была бы Эммой, если бы, умирая от любопытства, не старалась прислушиваться к доносившимся из-за двери словам…

– Я прощался с тобой, а сам надеялся, что ты отзовёшься. Я это чувствовал, когда писал письмо.

– Ты же видишь – я здесь…

Йосеф приложил палец к губам:

– Только это мне и нужно, дорогая. Одно твоё слово. Теперь я знаю, что делать. Сегодня же скажу Джуди. И мне всё равно, разгорится или не разгорится скандал. Не его я боюсь, а только одного: что ты, как и в тот раз, передумаешь. Обещай мне, что ты не сделаешь этого. А за детей не беспокойся, любимая! Я разберусь с твоим мужем. У меня отличный адвокат, Макс Лангерман. Он сделает всё, что нужно, и дети уедут с нами. Мне рассказывали про твоего сына, что парень просто бредит Палестиной…

Эстер почувствовала какое-то странное неудобство. Йосеф говорил то, что она хотела слышать, но почему-то ей перестало нравиться то, что говорил Йосеф. Эстер не понимала, в чём дело, ей стало холодно. «Он так уверен, – думала она, – как будто я уже всё решила. Ну конечно, я же сама к нему прибежала. А ведь он не знает, что Лангерман и Залман – друзья».

– Твой муж, – продолжал Йосеф, – принадлежит к очень распространённому типу евреев. Они не хотят покидать свои уютные гнёзда, не желают чувствовать приближения бури, хотя ветер уже дует им в лицо. И тянут за собой родных и близких, когда на карту поставлена жизнь. Это…