– Как забастовка!?

– … похоже. Только в масштабах государства и ради других идей и ценностей. Вот, их называли «красные». Красные в итоге победили, и они-то как раз боролись с пропагандой белых и всего, что с этим связано. К слову, у Пастернака прекрасное произведение. Если у тебя будет время, обязательно прочти, хотя бы в переводе. Каждое описание живо, словно картина от руки великого мастера. Происходящее в книге яркими событиями отражается в воображении. Слова гармоничны, льются широкой рекой, затрагивают твою душу.

– Даже на тебя подействовало. Сама заговорила лирично, – снова эта довольная открытая улыбка.

– Да, невозможно читать Пастернака и оставаться равнодушным. В том числе в его книге много говорится про гражданскую войну. Возвращаясь к цензуре. Он пишет и о том, что гражданская война была необходима, ожидаема, что, подожди-ка, как там… да, вот: «Пока порядок вещей позволял обеспеченным блажить и… что-то там… за счет необеспеченных, как легко было принять за настоящее лицо эту блажь и право на праздность, которым пользовалось меньшинство, пока большинство терпело». Да, кажется, так.

«Он так внимательно слушает, меня уже много лет никто так не слушал, даже мои туристы» – мелькнуло в этот момент у меня в голове.

– Так вот, хоть он и писал о неизбежности войны, к концу книги его герой приходит отрешенным от этого вопроса. Он не хочет, не принимает ни одну из сторон. Юрий говорит, что хочет только просто жизни для себя, жить со своими и все, ничего, никакие кардинальные идеи ему не нужны. Думаю, именно поэтому на Пастернака ополчились все, кому не лень. Хотя и совершенно напрасно, на мой взгляд. Его произведение сильно тем, насколько верно подобрано каждое слово, насколько красиво каждое описание. И мне как-то по-человечески обидно, что ему пришлось все это вытерпеть, ведь многие даже не читали его книгу, ходила такая фраза – «Не читал, но осуждаю». Вот так, под давлением общественности он и отказался получать Нобелевскую премию.

Я очень разволновалась, пока говорила все это. Мне всегда хотелось делиться с кем-нибудь своими мыслями о литературе, которая была для меня источником сил и поддержки. Страшно признать, но моего мужа не очень-то волновало, что я читаю или думаю о прочитанном. Литература не входит в предмет его интересов. Вообще, я заметила, что все, выходящее за пределы его мониторов, не входит в круг его интересов. А я там скорее по привычке. Впрочем, нас обоих все устраивает, а я отвлекалась.

– Какое глубокое чувство вызвала в тебе эта книга, – отозвался Хайни, и мне показалось, что его щеки немного порозовели, – знаешь, должен признаться, я читал ее, – он робко посмотрел на меня, не буду ли я осуждать его.

Я удивленно вскинула брови, и съязвила:

– Значит, и с названием ресторана ты меня обманул? Прекрасно знал, что это за «врач такой».

– Прости, что не сказал раньше, мне было так интересно, что ты думаешь, и я хотел найти повод познакомиться с тобой поближе. Все эти вещи про гонения я не знал, честное слово, – он раскинул руки в стороны, словно сдаваясь, – но я с тобой полностью согласен, это прекрасное произведение, и теперь мне хотелось бы прочитать книгу на русском, чтобы узнать полную красоту оригинала.

– Согласна, и, конечно, это было бы здорово, но русский в принципе очень сложный, тебе придется много-много лет сначала его учить.

– Да, я знаю, но может ты мне поможешь, – он подмигнул.

Ну что мне сделать, чтобы мне не было с ним так легко? Даже эти намеки не могут заставить меня броситься со всех ног куда подальше, а скорее наоборот, все сильнее провоцируют интерес и желание свободно поддаться порыву.