В первом ряду, где сидела профессура университета, мешковато встал некто низенький и толстоватый и, обернувшись в зал, спросил хорошо поставленным, преподавательским голосом:

–Какова же физическая картина мира в свете ваших новых представлений? Чем она отличается от прежней?

– Отличается кардинально,¬ – с готовностью последовал ответ. – Согласно теории Большого взрыва, если мы начнем возвращать время обратно, то увидим, что галактики и прочие космические объекты начнут, как будто проваливаться в черную необъятную дыру и сжиматься в единственную бесконечно малую точку – сингулярность. При этом плотность материи, ее температура и кривизна пространства обращаются в бесконечность, о чем мы уже говорили. На сингулярности наша космическая родословная обрывается и далее в прошлое простираться не может. Исходя из таких посылов, история Космоса насчитывает каких-нибудь жалких 14 миллиардов лет. Возникает странный философский парадокс: при бесконечности материи, пространства и времени эти физические величины имеют мизерную историю.

Теория гравитационных струн предлагает иной сценарий, предполагающий существование Вселенной и до Большого взрыва. Это выглядит более логично и убедительно. Тем не менее доказательства нужны. Так вот, согласно симметрии, вытекающей из теории струн, Вселенная перед Большим взрывом была идеальным зеркальным отображением самой себя после него, то есть за пять минут до Большого взрыва, она была такой же, как и спустя пять минут после; за год до взрыва она опять же была абсолютно такой, как и через год после взрыва и так далее. Это трудно представить, но это так.

Если Вселенная безгранично устремляется в будущее, в котором она разжижается, как правильно говорил здесь господин Кильчинский, до предела, до тонкого черного тумана, дыма, то она также бескрайне простирается и в прошлое – таков закон симметрии.

– Очень польщен, – кисло улыбнулся Владимир Борисович.

– Итак, что же было вначале? Аморфное, бесструктурное, бесконечное пространство, заполненное легкой паутиной хаотического газа из вещества и излучения. Ни того ни другого не было достаточно, чтобы наполнить содержанием этот безжизненный, бесплодный континуум. На небе – ни звездочки, ни одного огонька, ни одного ориентира –торричеллиева пустота и клубящийся беспросветный мрак. Пустой черный холст, на котором художник-природа еще только намеревается нанести мазки будущей гениальной картины.

Но время уже тикало. Легчайший газ метался по безбрежному пространству, и в силу стохастических процессов создавал отдельные флуктуации, где плотность газа оказывалась достаточной, чтобы запустить механизм самоуплотнения. С течением огромного времени силы взаимодействия возрастали, и возрастали настолько сильно, что стали образовываться «черные дыры».

Вещество внутри таких замкнутых областей оказалось отрезанным от остального пространства, то есть общий массив разбился на отделы, обособленные части. Внутри «черных дыр» пространство и время поменялись местами: центр дыры» – не точка пространства, а момент времени. Это как процесс закипания борща в кастрюле: хозяйку интересует, не где закипит, а когда закипит – это ее центр внимания. Аналогия, конечно, примитивная и обидная для угрюмых теоретиков, но все-таки дает некое представление о сути вопроса.

Падающая в дыру материя наполняет ее, как воздух наполняет воздушный шарик. В «черной дыре» образуются галактики, шаровые звездные скопления, туманности, а между тем шарик раздувается, раздувается и в один прекрасный момент лопается от внутреннего напряжения.