После обеда все продолжилось до ужина и вечерней поверки. Отбились*, полные радужных впечатлений.

– Левое плечо вперед! – заорал головной сержант, бегущая колона, свернула направо. Побежали под соснами, по внешнему периметру части со стороной квадрата – километр. С учетом предшествовавшего расстояния, всего пять.

– И раз! И раз! И раз! – слышались команды.

– Гуп, гуп, гуп, – стучали сапоги.

Через двадцать минут снова втянулись в ворота. Выстроили на зарядку на плацу. Расстояние меж шеренгами два метра, полтора от бойца до бойца. Все сопели носами, над телами поднимался пар.

Начальник физподготовки – рыжий прапорщик встал перед первой, – и делай раз! (бросил руки по сторонам) делай два! – взметнул вверх, – три! – резко опустил.

В течение получаса выполняли специальный комплекс, затем последовала команда «В казармы! Бегом марш!

Далее была заправка коек, умывание ледяной водой по пояс и бритье. Утренняя поверка с приборкой, переход в столовую. Еда теперь казалась необычно вкусной, единственный недостаток – мало. Сметали все. Оставшиеся куски хлеба прятали в карманы, на перекус.

Строями возвращались в казармы, начинался развод на занятия.

До обеда изучали уставы, текст воинской присяги, автомат Калашникова, противогаз и организацию несения службы. Потом занимались на плацу строевой подготовкой, выполнением приемом с оружием, разучивали и исполняли строевые песни. После ужина опять занятия, до упора, час личного времени, вечерняя приборка с поверкой и отбой.

За это время Сашка с Витькой сбросили несколько килограммов веса, то же было и у других. Курс прошли не все. Двое с простудой попали в санчасть, вернулся один. Второго увезли в госпиталь, откуда не вернулся.

– Ничего, – сказал по этому поводу ротный командир. – Слабые умрут, остальных будем готовить дальше.

20-го декабря приняли присягу.

В клубе части установили тумбы покрытые кумачом, на каждой текст Присяги и журнал. По сторонам выстроили курсантов в парадной форме и с автоматами, в торце, на возвышении – знамя части и командный состав.

Принимавших по одному вызывали из строя, тот деревянно маршировал к тумбе, брал в руку документ в красной папке и громко читал текст. Затем клал на место, брал ручку и расписывался в журнале. Поворачивался и, чеканя шаг, возвращался обратно. Что испытывали другие, Сашка не знал, но сам лично волновался. Очень уж торжественная была процедура.

К некоторым ребятам приехали родители, они тоже находились в зале. Одна из мам всплакнула, а рослый дядька с орденами на груди, тряхнул кулаком и пробасил «не подведите сынки! Служите исправно!»

Потом был концерт артистов из Каунаса, а после праздничный обед: кормили сборной солянкой, макаронами с котлетой, пили какао. Родителям разрешили посетить казармы, посмотреть, как живут их чада. Там все блестело и радовало чистотой глаза.

А когда распрощавшись, они уехали, к Сашке подошел Женька Банников. Был он родом из Ленинграда, вышибли с первого курса института за раздолбайство. Койки стояли впритык, подружились.

– Топай со мной, – заговорщицки подмигнул.

Вышли из кубрика, миновали умывальник открыл дверь в сушилку. На стеллажах сушилось х/б и портянки, в батареях шипел пар. Закрыв, вынул из-за одной бутылку портвейна «Три семерки». Открыв зубами, протянул, – держи. Выпьем за присягу.

Сашка молча взял в руку, забулькал горлом. Оставшуюся половину передал Банникову. Тот допил, сунул за батарею, достал из кармана две шоколадных конфеты «Белочка». Закусив, вышли наружу.

– Откуда дровишки? – улыбаясь, спросил Пчелинцев.

– Мама привезла. Она у меня учительница.