– Изумительная комната, – заметила Китти. – Как же, наверное, бесит, когда у тебя дома устроили бедлам?

– Нет-нет. Мне нравится, что тут снова кипит жизнь. Дома строят для того, чтобы в них жили.

Он подошел к высокому окну и взглянул на парк и ряды сборных бараков в отдалении. Китти понимала, что он начал этот разговор неспроста.

– Мир так изменился, правда? – сказал он.

– Это все война, – отозвалась Китти.

– Люди приходят и уходят. Живут и умирают. Тут уж не до традиций и этикета. Отец оставил мне приличное состояние. Согласитесь, это чего-то да стоит.

– О да, – кивнула Китти.

– Мне осложняют жизнь проблемы со зрением – у меня будто крылья подрезаны. Но что толку жаловаться. Любое испытание несет в себе не только плохое, но и хорошее… Вы много читаете? – перебил он сам себя.

– Да, – призналась Китти, – я люблю читать.

– Сам-то я мало читаю. Быстро устаю. Впрочем, дело не в этом. Ну, так что вы скажете? Вы согласны подумать? Или в ужасе откажетесь?

Китти уже собралась попросить его выразиться яснее, но удержалась. Что тут непонятного. Когда он еще доедал свою овсянку, она все уже знала. Куда уж яснее. Она не станет принуждать его говорить банальности: такого унижения он не заслужил.

– Сегодня рано утром, – ответила она, – я была в Нью-Хейвене и смотрела, как солдаты грузятся на борт. Я не знаю, куда они направляются. Но там будет очень опасно. Понимаете, среди них тот, кого я люблю.

Странно было делать такое признание едва знакомому человеку, говорить ему о том, чего не слышал даже Эд.

– Тот, кого любите, – повторил Джордж. – Да. Конечно.

– И когда он вернется, я должна ждать его на пристани.

– Все правильно. Все правильно.

Джордж отвернулся и принялся шагать взад-вперед по длинной пустой комнате, бессильно уронив руки, будто забыв, как ими пользоваться.

– Мне нужно доложиться командиру, – проговорила Китти.

– Да, конечно.

Он стоял перед резной каминной полкой и рассматривал фотографии в рамках.

– Моя мать. – Джордж указал на одну из фотографий. – Если вы зайдете в часовню, то на южной стене увидите мраморную доску. Там написано: «В память о верной жене и любящей матери». Я мог бы сказать куда больше. Но в этих словах – самое главное. Верная жена. Любящая мать. О чем еще мечтать мужчине?

Китти оставила его наедине с фотографиями и воспоминаниями. Ей хотелось сбежать из этого печального дома.

Она нашла Луизу в помещении Вспомогательного корпуса, в блоке «А».

– Пойдем отсюда, – позвала Китти. – Искать нас не будут.

Пока они ехали на велосипедах по истборнской дороге, небо темнело, затягиваясь облаками. Дождь начался, едва они успели добраться до крикетного клуба в Бервике. Там, промокшие, запыхавшиеся и раскрасневшиеся, они упросили девушку за стойкой дать им хоть чего-нибудь поесть, и та вынесла холодную вареную картошку. Фермеры, пережидавшие дождь, глазели на них и тихо переговаривались. И куда только смотрит правительство? С немцами нужно было покончить еще в апреле!

По молчаливой договоренности говорить об операции подруги не стали. Взамен Китти рассказала Луизе о Джордже Холланде.

– Я так и знала, – вздохнула Луиза. – Сразу заметила, что он смотрит на тебя, как побитая собака.

– Бедный Джордж! У него всегда такой несчастный вид!

– Не такой уж он и бедный. Он миллионер и лорд. Так что за него можешь особенно не переживать.

– Я сказала ему, что мое сердце принадлежит другому.

– Хоть это и полное вранье.

– Да нет же! – вскрикнула Китти. – Кажется, я влюблена в Эда.

– Вот как! С каких это пор?

– Точно не знаю, поняла это только сегодня утром, пока смотрела, как все они уходят в море. Я просто хочу, чтобы он вернулся целым и невредимым.