Леонтий рассказал Сычонку наконец, кто был этот неведомый пленник-гость: князь Святослав Ольгович. Князь из Новгорода, да народ прогнал его оттуда, что было в обычае у новгородцев-то. То им одно не по нраву, то князь нарушает ихние вековые устои, идет против веча. А со Святославом этим Ольговичем, правда, было вот что. Недруги перекрыли дороги для хлеба в Новгород. А там был недород. И стали новгородцы утягивать пояса, туже да туже… Да и не выдюжили, погнали Святослава Ольговича. Он в Чернигов было навострился, к старшому брату Всеволоду да за подмогой, и половцев хотел повести на Новгород, а может, и на Смоленск. Старшой давно рядится[148] с ними, сыроядцами теми степными. Туда же, видно, и младший. Старшой затеял крамолу против великого князя киевского Ярополка, а он – родной дядя смоленского князя Ростислава. Выходит, оба брата враги смольнянам и есть. Да и в Новгород Святослав как пришел? После изгнания Всеволода Мстиславича, родного брата Ростислава. И потом во Пскове его осадил. Да тот Всеволод Мстиславич и помер. Вражина, выходит, со всех сторон этот Святослав Ольгович. Вот смольняне и перехватили его и сюда доставили. И покуда Ростислава- князя не было в Смоленске, тут, в монастыре, и держали в порубе.

– А в граде князь сейчас его али потчует медом, али плетьми, али совсем главу урезал, – закончил свой рассказ Леонтий.

Но Сычонка сейчас волновало другое, а именно повеление Стефану отправляться в селение Немыкарское. Он хорошо помнил, что говорил Страшко Ощера-то. Как бы ему с тем Стефаном и уехать? Ведь, похоже, как раз на того кудесника-волка и посылал его князь? Или нет? Сычонок точно не знал.

– Ну, чего ты ишшо хочешь выведать? – спросил Леонтий, почесывая толстыми пальцами тугую щеку в рыжих волосах.

Мальчик пытался ему на пальцах показать: про кудесника. Но как ни ломал он пальцы, как ни округлял зверски глаза, ни разевал рот и ни прикладывал ладони к голове, как уши волчьи, Леонтий в толк так и не взял, чего он хочет.

– Смешной ты, Василёк, – проговорил Леонтий. – Тебе бо лепше печися[149] о грамоте. Тогда и речь обретешь.

Мальчик и так труждался на этой ниве, выводил на земле вслед за Лукой буквицы, высунув язык от усердия. Да просто грамота не дается, хоть и был он смышлен и многое схватывал с лету.

И в игре на колоколах он преуспевал, так что братия заслушивалась.

Но ему не то надобно было. Мечта о настоящей речи его томила сильнее всего на свете, даже сильнее желания вернуться к матери и успокоить ее, сильнее чувства отмщения за смерть отца и его товарищей. Судьба привела его сюда, прямо в монастырь, сам Стефан, что назначен идти в селение Немыкарское за кудесником, и увлек его сюда. Разве то не чудно? И как же он повернет назад, в Вержавск? И мальчик не хотел идти к тиунам княжеским на расспрос. Ведь за тем его из Каспли Зуй Жирославич и отправил.

Он выслеживал Стефана на дворе. А в его келью идти не решался.

Но вдруг Стефан сам его подозвал вечером после службы. Мальчик обомлел.

– Утром пойдем со мной, – сказал Стефан, – в город, на княжий двор, я к владыке Мануилу, ты – к тиунам.

Мальчик опешил. Как выведал Стефан, что ему к тиунам надобно?

– На пристани сказывали про тебя, отроче, – говорил со своей нутряной улыбкой Стефан. – Ладейщик Нечай да купчина Василь… как его? Запамятовал… Знакомы тебе имена-то? Не могли тебя сыскать, да и отплыли уже до Киева с караваном. Но тиунам свою сказку поведали. – Он помолчал. – Убо ты, выходит, из Вержавска? Сын плотовщика? О твоем батюшке рабе Божием помолюсь. А матушка там ждет тебя? В Вержавске?