Перечень этих пунктов можно продолжить. Поэтому, если накричали в ярости, он стал защищаться тоже в ярости, цель уже не достигнута, человек закрылся, замкнулся, отбросил наши слова. Значит, и мы не спокойны и он на грани истерики – мы ничего не достигли. Если помнить о цели, то и стратегия ведения диалога становится понятной. Если человек пока не способен воспринимать то, что мы хотим ему сказать, то понимание цели нам позволит сделать тот вывод, что сейчас, например, может быть, лучше и не начинать разговор.

И мы не знаем, когда этот разговор можно будет начать. Мы не знаем, когда для разговора придет время.

Но если нам удастся сохранить связь с человеком, если нить любви не оборвется, то у нас все-таки останется хоть какой-то шанс до него пусть и через годы, но что-то донести. Возможно, человек с нашей позицией вообще не согласен, он не христианин, он живет во внебрачных отношениях, у него вообще другие взгляды на заработки, он не видит ничего плохого в том, что обманывает людей и так далее. То, что родители пытаются ему сказать, он вообще не воспринимает.

И здесь для родителей при отсутствии христианской точки зрения может возникнуть тупик: либо они отвергают его совсем, либо начинают оправдывать его слабости. Если родители смогут встать на христианскую точку зрения, они дадут понять: «сынок, мы тебя любим, но с тем, как ты живешь, мы согласиться не можем, хотя мы тебя готовы принять любым, какой ты есть, потому что мы твои родители».

И если разрыва не произошло, если родители не стали своего ребенка проклинать, то все-таки остается возможность, что человек когда-нибудь прислушается. Если родители будут предельно спокойно, с любовью выстраивать отношения, даже если он сейчас ничего слышать не хочет, когда-нибудь все-таки настанет момент, когда они все же будут услышаны. Если не получается донести в разговоре, нужно просить о помощи Бога, Божью Матерь, чтобы они пробудили сердце этого человека.

То, как ожесточившееся сердце может однажды раскрыться, – Ф. М. Достоевский показал в эпилоге романа «Преступление и наказание». После того как за совершенное им преступление Раскольников был осужден, он отправился в Сибирь на каторгу. Рядом с ним решила быть Соня. Она жила за стенами острога, в который был заключен Раскольников.

Они имели возможность видеться друг с другом. И он «всегда точно с досадой встречал ее, иногда упорно молчал во всё время ее посещения». А когда он брал ее руку, то – «как бы с отвращением». И бывало, что Соня уходила со свидания в глубокой скорби.

В начале своего заключения Раскольников думал, что Соня «замучит его религией, будет заговаривать о Евангелии и навязывать ему книги. Но, к величайшему его удивлению, она ни разу не заговаривала об этом, ни разу даже не предложила ему Евангелия». Он сам попросил Евангелие у неё.

На каторге Раскольникова уничтожала тревога. Он не раскаивался в своем преступлении, он лишь мучился от осознания того, что он не смог понести последствий своего преступления. Он досадовал на себя за то, что совершил явку с повинной в полицию. Он досадовал даже от мысли, что не покончил с собой, а предпочел явку с повинной – самоубийству.

Но однажды в душе Раскольникова произошел переворот. Он взял ее руку, и долго их руки уже не разнимались. На их лицах засияла заря обновленного будущего. «Их воскресила любовь, сердце одного заключало бесконечные источники жизни для сердца другого». Он почувствовал, как воскрес и обновился всем существом своим. Он думал о Соне. «Он думал об ней. Он вспомнил, как он постоянно ее мучил и терзал ее сердце; вспомнил ее бледное, худенькое личико, но его почти и не мучили теперь эти воспоминания: он знал, какою бесконечною любовью искупит он теперь все ее страдания». Вспомнив и о Евангелии, которое он взял у нее, он подумал: разве могут ее убеждения не быть теперь и его убеждениями?