Узнав, что Макс Кафф крепко получит по шее, Смейт просиял. Жизнерадостный блеск его глаз подсказал Гэллегеру, что не мешало бы предложить гостям выпивку. В этот раз даже коммандер не устоял – закончив разговор по видеофону, принял из руки Нарцисса стакан.

– Ваша лаборатория будет охраняться, – сообщил он Гэллегеру. – Кафф для вас больше не опасен. – Он выпил и пожал Гэллегеру руку. – Я должен срочно доложить правительству о вашем успехе. Огромное спасибо и всего вам доброго. Завтра созвонимся?

Коммандер ушел, а с ним и полицейские. Залпом выпив коктейль, Хоппер сказал:

– Я должен извиниться. Надеюсь, старина, ты зла держать не будешь.

– Не буду, – ответил Гэллегер, – если заплатишь, что обещал.

– Получишь чек по почте. И… ох… И… – Хоппер умолк.

– Что с тобой?

– Ничего… – пролепетал позеленевший Хоппер. – Мне нужно на свежий воздух… Гррл…

За его спиной хлопнула дверь. Гэллегер и Смейт озадаченно переглянулись.

– Странно, – произнес Смейт.

– Должно быть, наказание свыше, – предположил Гэллегер. – Мельница богов…

– Ну что, убрался Хоппер? – спросил Нарцисс, вошедший с наполненными стаканами.

– Ага. Интересно, что это с ним?

– Я ему сделал «микки финн»[19], – объяснил робот. – Он же ни разу на меня не взглянул. Я не особо тщеславен, но человек, настолько нечуткий к красоте, определенно заслуживает урока. А теперь прошу меня не беспокоить. Я иду на кухню, буду там отрабатывать танцевальные движения. Пользуйтесь алкогольным органом. Впрочем, не запрещаю прийти и полюбоваться.

Жужжа шестеренками и колесиками, Нарцисс покинул лабораторию. Гэллегер вздохнул:

– Куда все катится…

– Что именно?

– Да все. К примеру, я получил заказ на три совершенно разные вещи. А потом напился и собрал устройство, решающее все три проблемы. Мое подсознание их как орешки щелкает. Но, увы, протрезвев, я ничего не могу понять.

– Зачем же тогда трезветь? – серьезно осведомился Смейт. – Как работает этот алкогольный орган?

Гэллегер продемонстрировал.

– Погано себя чувствую, – пожаловался он. – Мне бы проспать целую неделю или…

– Или?

– Напиться. Пусть так и будет. Знаете, какой вопрос не дает мне покоя?

– Какой?

– Почему эта машина, когда работает, поет «Сент-Джеймсскую больницу»?

– Хорошая же песня, – сказал Смейт.

– Спору нет, но ведь мое подсознание следует логике. И пусть это безумная логика, но…

– Да не берите в голову, – посоветовал Смейт.

Гэллегеру сразу полегчало. Он вновь почувствовал себя в своей тарелке. Вернее, в теплом розовом тумане. Теперь есть деньги в банке. Судиться не надо. Макс Кафф наверняка получит по заслугам. А тяжелый топот говорит о том, что на кухне отплясывает Нарцисс.

Уже миновала полночь, когда Гэллегер поперхнулся выпивкой и заявил:

– Вот я и понял!

– Свмпмф… – просипел разбуженный Смейт. – Вы о чем?

– Похоже, я люблю петь.

– И что с того?

– Похоже, я люблю петь «Сент-Джеймсскую больницу».

– Ну так пойте, – предложил Смейт.

– Но не в одиночку, – пояснил Гэллегер. – Я всегда пою, когда пьян, однако считаю, что в дуэте у меня получается лучше. Вот только я был один, пока работал над машиной.

– И?..

– Должно быть, вмонтировал в нее воспроизводящее устройство, – предположил Гэллегер, содрогнувшись при мысли о колоссальных возможностях и диковинных психических девиациях Гэллегера-Штрих. – Подумать только, я сделал машину, способную одновременно выполнять четыре операции: есть землю, производить тягу для ручного управления космическим кораблем, изготавливать главную деталь для стереоскопического неискажающего экрана и петь со мной дуэтом. До чего же дико все это выглядит.

Поразмыслив, Смейт заключил: