Тотчас у него раздулись ноздри, как у боевого коня, учуявшего запах кордита. В этом здании наливают! Инстинкт, подобный голубиному, повел изобретателя прямиком к бару у стены в огромном зале, заполненном стульями, столиками и людьми. В углу грустный джентльмен в котелке играл с пинбольным автоматом. Заметив приближение Гэллегера, он сорвался с места, подбежал и спросил:

– Кого-то ищете?

– Ага, – ответил Гэллегер. – Макса Каффа. Мне сказали, что он здесь.

– Сейчас он отсутствует, – сказал грустный джентльмен. – А какое у вас к нему дело?

– Это насчет Толстяка, – рискнул Гэллегер.

– Насчет кого? – Взгляд грустного джентльмена сделался подозрительным.

– Вы его не знаете. Зато знает Макс.

– А Макс согласен встретиться с вами?

– Еще бы.

– Ладно, – неохотно уступил грустный джентльмен. – У него тур по питейным заведениям – с ним такое бывает. Сейчас он в «Трех звездах».

– В «Трех звездах»? А где это?

– На Четырнадцатой, около Бродвея.

Гэллегер ушел, поблагодарив печального грустного и задержав тоскливый взгляд на баре. Дело прежде всего.

«Три звезды» оказались кабаком с неприличными стереоскопическими картинами на стенах. Изображения двигались в довольно жуткой манере. Поглазев на них в задумчивости, Гэллегер переключился на посетителей. Таковых было немного. Особо привлекал внимание человек, сидевший у конца стойки, – благодаря медвежьему телосложению, цветку гардении в петлице и блистающему бриллианту на перстне.

Гэллегер двинулся к нему.

– Мистер Кафф?

– Допустим. – Здоровяк, как Юпитер вокруг своей оси, развернулся на табурете и воззрился на Гэллегера, слегка пошатываясь. – А ты кто?

– Я…

– Да ладно, понял, – подмигнул Кафф. – Ты провернул темное дельце и не можешь представиться настоящим именем. В бегах, поди?

– Что?

– Я таких за версту чую. – Кафф наклонился вперед и принюхался. – Э-э, да ты попивающий?

– Попивающий – слишком мягко сказано, – с горечью подтвердил Гэллегер.

– Ну так составь компанию, – предложил здоровяк. – Сейчас идет «д»! Дайкири. Тим! – взревел он. – Еще один дайкири, для моего приятеля! И поживей! А потом будет «е».

Гэллегер устроился на соседнем табурете и изучающе вгляделся в собеседника. Олдермен был явно навеселе.

– Да, – сказал Кафф. – Алфавитный запой – ничего нет лучше. Начинаешь с «а», с абсента, а потом бренди, веспер, граппа, дайкири…

– А после дайкири?

– Ерш, разумеется, – слегка удивился Кафф. – Убойное пойло.

Они выпили.

– Вот что, – заговорил Гэллегер, – мне бы хотелось потолковать с вами о Толстяке.

– О ком?

– О Толстяке. – Гэллегер описал упомянутого человека, заговорщицки подмигнув. – Вы его знаете. Прижали его на днях – кодекс и все такое.

– А-а, вот ты о ком! – разразился гомерическим хохотом Кафф. – Толстяк, говоришь? Метко! Еще как метко! Толстяк – самое подходящее прозвище для этого субчика.

– А это разве не фамилия? – коварно поинтересовался Гэллегер.

– Да какая там фамилия! Толстяк! Ха-ха-ха!

– А в этой фамилии есть буква «е»? Или буква «и»?

– Обе имеются, – ответил Кафф. – Тим, где дайкири? А-а, уже готов? Бери, приятель: отличное пойло.

Гэллегер допил коктейль и взялся за второй, который от первого отличался только названием. Как действовать дальше?

– Так вот, что касается Толстяка, – осторожно произнес он.

– Ну?

– Как у него дела?

– Я никогда не отвечаю на вопросы. – Мигом протрезвев, Кафф настороженно уставился на Гэллегера. – Ты откуда взялся? Я тебя не знаю.

– Питтсбург. Сюда приехал только что, и мне порекомендовали этот клуб.

– Чепуха какая-то, – сказал Кафф. – Ладно, не имеет значения. Я наконец разобрался с проблемами, вот и праздную. Ты уже допил? Тим! Жженку нам! Между прочим, – воодушевленно сообщил Кафф, – это единственный на весь город шалман, где подают бухло с названием на «ж». Дальше придется перескакивать – я не знаю ничего на букву «з».