Многим завязывающимся в таких клубах отношениям способствовал льющийся здесь рекой алкоголь. Хотя в Zoo наливали только пиво и вино, в клубе было сделано все возможное и невозможное, чтобы посетители задерживались здесь часами. «Если ты комик, то выпил бесплатно в больших количествах, – рассказывал Уалл Дерст, комик и юморист, позже ставший собственником клуба. – Ты им платил за один из трех или четырех напитков. Это стало одной из причин, почему клуб разорился».

Те, кто хотел посильнее подзарядиться, прибегали к более сильным средствам. Кокаин занял господствующее место в ночных клубах Сан-Франциско и еще не был так табуирован как марихуана или галлюциногены, которые уже давно служили источниками счастья в городе. «Поворачиваешь кран, и льется кокаин, – вспоминал Стивен Перл, комик и друг Робина. – Он был повсюду. Мы зарабатывали деньги, так почему бы не потратить немного на что-то запретное? Каждый позволял себе немного больше, иногда не по одному разу».

Дана Карви, вышедший на сцену после того, как несколько раз увидел выступления Робина, не употреблял наркотики, но признает, что они были абсолютно везде. Карви говорит: «Из всех доступных наркотиков я помню только кокаин. Правда, больше ничего. Но от меня это пытались держать в тайне, потому что я не был в этом наркоклубе, а Робин был».

Но другие партнеры Робина уверены, что в то время тот на кокаине не сидел.

И не все были согласны, что исполняемые им монологи были добродушными. «Его номера были более революционными, чем стендап, – говорил Джошуа Рауль Броди, писанист и музыкальный директор, выступавший с «Рик и Руби». – Он не шутил, он отбивал бит. Его образы были четкие и живые. Он никого не держали за руку, просто переходил к следующей части и был уверен, что зритель пойдет за ним. Это было завораживающе. Но то, над чем ты смеялся, – это поступки других людей. А это часто несмешно».

В одной из рецензий на его номер Робина едва не провозгласили основателем стандартов новой эры. В отзыве за август 1976 года Джон Вассерман из San Francisco Chronicle попрекнул его грязным ртом и подростковым мышлением. «Слово ”motherf“ (мудак) прикольно звучит, если его употреблять в правильном месте и в правильное время, – гласила его статья, – но само по себе слово абсолютно не смешное, и чем скорее Уильямс это поймет, тем более интересными станут его выступления для публики, которая уже научилась хотя бы самостоятельно одеваться».

Позже Робин признавался, как сильно задело то, что его назвали «похабным юношей», потому что он понимал, что так оно и есть. «Эти люди задели меня за больное, – говорил он. – Сначала ты изображаешь всех, кого когда-либо видел… Затем тебе говорят, что это ужасно. И у тебя появляется цель: ”Я же могу быть собой, я могу придумать что-то сам“. И движешься в этом направлении».

В апреле 1976 года наставник Робина в Intersection Френк Киддер организовал примитивное соревнование по стендапу, в котором десятки любителей будут в течение одного вечера мериться силами, стараясь в минуту заполучить три-четыре взрыва смеха, при этом «смех» определялся как «три секунды непрекращающегося хохота и/или аплодисментов». Первый приз в размере 50 долларов ушел Лоренцо Матаварану, за второе место вышла трехсторонняя ничья между Робином и комиками Марком Миллером и Митчем Кругом. А в сентябре того же года Киддер организовал более профессиональный турнир – первые ежегодные Соревнования комиков в Сан-Франциско, куда он пригласил примерно двадцать комиков, которые состязались на протяжении девяти вечеров в четырех разных клубах, где восемнадцать судей оценивали их в семи разных категориях. В финальном раунде остались Робин, Круг, Миллер, Боб Сарлатт и Бил Фарли. «Последнее выступление, ровно пятнадцать минут, отделяло каждого от его судьбы, а Робина от первого места. Именно так и должно было произойти», – сказал Сарлат.