Звук рога раздался совсем близко, и к нему присоединился второй. Значит, загонщики возвращаются вместе с охотниками. То есть охота, скорее всего, завершилась успешно. А, выходит, вскоре вся эта компания, с лающими собаками, топочущими, ржущими, воняющими потом лошадьми, смеющаяся, весело бранящаяся, неистово шумная, прихлынет сюда, на поляну. И покой будто ветром унесет. А ведь как сладко спалось на заросшей мхом и вереском поляне, под разноголосый щебет пташек, порхающих в широких кронах вязов и буков, под деловитое жужжание диких пчел, спешивших до наступления поздней осени собрать весь оставшийся нектар и доверху наполнить соты! Воздух настоян на меду и воске, на густой смоле и увядающих травах. Вот это запах! В городе такого не бывает. Дышал бы и дышал. И что за радость в неистовой скачке меж деревьями, по едва заметным лесным тропам, в погоне за какой-то там ланью, оленем или лисицей? Лететь, понукая коня, то и дело рискуя из-за случайной кочки сломать себе шею, на скаку целиться в несущуюся впереди дичь… Которую, даже если попадешь в нее, все равно еще надо свежевать, потрошить да еще приготовить! Конечно, это сделают другие, но ждать-то сколько! Совершенно другое дело, когда тебе приносят на блюде жареное мясо с соусом, с зеленью, с блестящими угольками чернослива. И с вином. Вкусно, спокойно, и никаких усилий.

Его высочество принц Джон поморщился, окончательно просыпаясь. Спал он в уютной тени походного шатра, на расстеленном поверх мха ковре, который, в свою очередь, был покрыт парой волчьих шкур. Так принц чаще всего и проводил охоту, предоставляя придворным и слугам носиться по лесу сколько их душе угодно. И чем дольше, тем лучше – иначе как следует не выспишься.

Принц поступал так не из-за немощи. Ему шел двадцать шестой год, и хотя он не уродился здоровяком, но неизлечимыми хворями тоже не страдал. Просто ему никогда не нравилось прилагать лишние усилия. Покуда был жив его отец, король Генрих II, принцу нередко приходилось упражняться во владении мечом, в стрельбе из лука, верховой езде, отец на этом настаивал, возмущаясь, что его младший сын настолько слабее и нерешительнее двух своих старших братьев, Генриха и Ричарда. Ослушаться грозного родителя Джон не смел, однако занятия не шли ему впрок, потому что он ненавидел их всем сердцем. Принц не понимал, для чего ему все это: разве в Англии некому воевать?

После смерти отца юноша решительно забросил всякие упражнения, и никто его к ним уже не понуждал, как не понуждали его и к учебе, которую он не любил, пожалуй, еще сильнее. Генрих II, как все норманны, говоривший на северофранцузском языке, знал еще латынь, фламандский и итальянский, а матушка Джона, королева Элеонора, кроме этих языков свободно владела древним и современным греческим, отлично говорила по-английски, за что ее обожали слуги, а потом выучила еще и немецкий. Она, кроме того, разбиралась в самых разных науках, недаром к ней то и дело приезжали всякие ученые мужи, чтобы вести умные беседы. Любовью к изучению языков и к знаниям неугомонная леди Элеонора увлекла и своего любимого сына, Ричарда, который хотя и занят был более всего войнами, однако тоже умудрился стать на диво грамотным.

От Джона мать этого не требовала – она хорошо видела, как противно ее младшему сыну любое напряжение ума. Ее не обманывала и его якобы страсть к охоте – прекрасная наездница и меткий стрелок (до сих пор, а ей вот-вот семьдесят стукнет!), леди Элеонора отлично видела, что Джон любит вовсе не охотиться, а просто уезжать из города и всласть бездельничать, ожидая, пока ему приготовят вкусной дичи и накроют стол среди какой-нибудь красивой лужайки.