Но вы понимаете, что это то, чего они понять не могут?

«Ага. Целиком и полностью. Единственное, что я могу сказать, что мой срыв был совершенно реальным, как и боязнь сцены последней степени и паника и ужас. Это все такие сильные чувства были, что менее всего мне хотелось выходить на сцену. И что бы ни происходило после того, как опускался люк и я проходил в центр – страх был со мной. Я думаю, я просто направил этот страх. Я имею в виду, что никто не осознает: чем более наглым и надменным я выгляжу на сцене, тем сильнее мой страх. Я смотрю свои старые съемки: иду на сцену, весь в черном костюме, худой, в темных очках, иду как будто десять мужиков и твердый как скала. Но я-то помню, что тогда я знал, что меня снимают, и думал: «если б они только знали, что сейчас происходит…» И я понимал, что когда я буду просматривать съемку, я сразу точно вспомню, что чувствовал – что по пути на сцену притворялся уверенным, а сам был испуган. И это было несколько туров назад».

Когда вы поняли, что вам все это доставляет неприятности, придумали план, что делать?

«Нет, потому что я просто несся по спирали. Никакого “разберись с этим”. Никакого “что случится?”, “что делать будешь?” и “что все это значит?”. Я думаю, что просто несся к смерти, и с каждым месяцем это становилось все более ясным. Это я сейчас говорю, оглядываясь назад, потому что в июне я не понимаю, что это происходит, я просто в разгаре чего-то, что по ощущениям сильно обескураживает».

Думали ли вы, «о черт, я тут все просрал, все ужасно»? Или думалось: «да и насрать»?

«Наверное, я хотел вообще онеметь, потому что очень испугался того, что со мною происходит. Может, единственное воздействие этой штуки на меня в том, что я действительно онемел».

Думали ли вы: не дождусь, пока тур этот закончится?

«Ну, мне-то казалось, что он никогда не закончится».

После финального концерта в Британии он наконец получил передышку. Полетел обратно в Лос-Анджелес. На следующий день я получил e-мэйл с добавлением: «Господи боже мой… мы были так близки (я лично близок) к тому, чтобы все просрать… на волосок… я в говне… но дома… бьюсь об стены со скуки, обеспокоен реконструкцией моего и без того хрупкого душевного покоя… как пела Дэз’Ри: “жизнь, ах жизнь, трам-пам-пам”».

Январь 2016 года

За завтраком я сообщаю Робу новость, которая пришла ночью: умер Дэвид Боуи.

«Вот это очень хреново, – реагирует он. – Очень печально».

И сейчас он ничего больше об этом не говорит. Просто сейчас еще утро, и трудно понять, что вообще сказать стоит, и потому что Тедди решила устроить потасовку: у Чарли в чашке хлопья лучше, чем у нее.

Руфус Уэйнрайт в городе, и сегодня он приедет, чтобы посочинять. Готовясь к его приезду, Гай работает над треком, который построил на довольно смутном сэмпле из Сержа Генсбура – где-то он его откопал, инструментал под названием “Je n’avais qu’un seul mot a lui dire” из фильма 1967 года «Анна».

«Вот и счастливейший день, – говорит Руфус, когда они входят. – Депрессивно».

«Да, – соглашается Роб. – Ужасно грустно».

После того как все немного настроились, Гай говорит: «Ну, у нас вот такая идея… – и смотрит на Роба. – Объяснить ему концепцию?»

«Ага», – говорит Роб.

Тишина на пару секунд.

«Хочешь, чтоб я ему сказал?» – спрашивает Гай.

«Ага», – отвечает Роб.

Гай пускается в объяснения. «Роб по традиции начинает концерт с песни Let Me Entertain You, и хотел бы уже в идеале начинать с чего-то другого. Собственно, Let Me Entertain You мы и писали специально как открывашку, но с тех пор много лет прошло уже, и было бы очень круто, когда в следующем году начнется стадионный тур…»