«Роб Рой» пронесли по траве и осторожно спустили на воду. Провожающие улыбались, и вот уже первый взмах весла потревожил нетронутую гладь, а в душе возник трепет предвкушения. Снова свободен, одинок, все впереди неизвестно и не испробовано, но обязательно будет замечательно. Не годится в байдарочники тот, кто в такой момент не испытывает восторга.

Машина «Роб Роя» вскоре заработала ровно и сильно, а мысли капитана обратились к предстоящему пути. Возможные опасности, неведомые трудности, которые предстоит встретить, предстоящие события… Странные люди и языки, странные дни и ночи. Водопады и бездны, пороги и отмели, волны и водовороты, опрокидывания и посадки на мель, штили и ветра. Воображение рисовало бесчисленные черты одинокого водного путешествия в чужой стране, и душа горела жадным желанием встретить все это.

То, что случилось дальше в этот самый день, могло бы тотчас прервать путь; но теперь я рад тому, что мы прошли через все это, иначе я потерял бы одно из лучших путешествий и одни из самых счастливых месяцев в моей жизни.

Ландвер. Катастрофа. Варка риса. Печатное слово. Ночная музыка. Нападение пехоты. Голоногое умывание. Спасение паучка. Первый порог.

В конце тихого озера, поросшего густым лесом до самой кромки воды, на карте была изображена река – увы, никакой реки там не оказалось. Пока я удивлялся, тишину леса вдруг нарушил звук трубы. В укромном уголке среди деревьев тренировались три военных отряда – самое последнее, что я мог ожидать встретить как первое событие путешествия. Они заметили «Роб Рой», и когда двинулись вперед, все солдатские головы были повернуты направо, а глаза косили на нас: наверное, взаимодействие с британским флотом планом учений не предусматривалось. Офицер, будучи человеком умным, распустил свое войско, и оно бросились к воде.

Капитан Венсон объяснил мне (он говорил по-французски), что это местный ландвер, и они разбили здесь лагерь на шесть дней. Солдаты столпились вокруг и с довольными улыбками смотрели на байдарку. Оказавшись в определенном радиусе от своего капитана, каждый снимал шляпу и держал ее в руке. Для охраны «Роб Роя», вытащенного на тростник, был выставлен часовой с примкнутым штыком. Капитан повел меня в свою лесную хижину, украшенную настурциями и картинами – одной из них была гравюра «Вид на церковь Хакни», которой не менее ста лет.

После угощения нашли телегу, мы погрузили на нее лодку отправились к другому озеру. И тут солдат-возница допустил оплошность, вовремя не придержав лошадь на спуске с холма и позволив двигаться слишком быстро. Напрасно я и все остальные кричали «Стой!»

Застоявшаяся коняга помчалась, волоча солдата за собой. Чем больше мы кричали, тем хуже было дело: лошадь понесла галопом и брыкалась, потом метнулась в кукурузное поле и налетела на ворота, где телега была разбита вдребезги. Колеса разлетелись в стороны, а лошадь, оглобли и лодка волочились вперед с бешеной скоростью, пока у другой ограды все не кончилось грохотом сломанного частокола.

Все это заняло столько же времени, сколько вам потребовалось, чтобы прочитать этот абзац. Но этого времени хватило, чтобы я на бегу уже смирился в мыслях с ужасной катастрофой и добежал до места происшествия с истерическим смехом и мыслью – печально, но уж лучше пусть лодка будет разбита вдребезги, чем наполовину… и потом бесконечный ремонт.

Не глядя на лошадь и обломки телеги, я бросился к «Роб Рою» и ласково перевернул его, как ребенка, упавшего из экипажа. Каково же было мое удивление, когда оказалось, что лодка цела, только сломан флагшток и поцарапан лак. Ни одной трещины в кедровой палубе, а в моих запасах не разбилось ни одной бутылки. Лодка удачно кувырнулась на только что сломанный частокол, приземлившись на него крепким дубовым килем, на котором осталась глубокая отметина. Никаких других повреждений!