На Аните почти нет украшений. Только на шее длинные деревянные бусы с изящной подвеской.

Чувствую ее взгляд. Мы долго смотрим друг на друга. Я гляжу на нее и чувствую, что теперь все изменилось, все не так, как до нашей встречи. Любуясь ей, каждой черточкой ее лица, я понимаю, что в ней нашел свое, мне предназначенное, что уже и не чаял обрести. Раньше в отношениях с женщинами я всегда прятал, скрывал от них часть себя. Ей же я хочу открыть каждый уголок своей души, хочу быть полностью открытым для нее. И тела наши должны открыться друг другу, слиться. Может, ошибаюсь, но в ее глазах – те же самые чувства.

Мы сидим за столиком, кружки с пивом отставлены в сторону и забыты. Наши руки встречаются и ласкают друг друга.

– Пойдем танцевать, – зовет Анита.

Вообще-то я плохо танцую, но с ней, кажется, буду делать все, что ей захочется. В баре есть небольшой танцпол, мы встаем, она скидывает свои шлепки и, опередив меня, босиком устремляется в его центр.

Латышскую музыку сменяли европейские мелодии, мы танцевали медленные и быстрые танцы. Трудно сказать, какие мне нравились больше в тот вечер. То ли те, когда в медленных ритмах музыки я обнимал Аниту и чувствовал ее тело, то ли когда смотрел на каждое ее стремительное и вместе с тем удивительное пластичное движение в быстрых композициях.

Не знаю, сколько было времени, когда мы вышли теперь уже на ночную улицу города…

В городе почти безлюдно. Несколько молодых, весело галдящих людей быстро проходят мимо нас: неподалеку один из дорогих ночных клубов.

На улице Гречниеку встречаем пожилую пару. Они идут медленно, держась за руки, неторопливая прогулка по ночной Риге, судя по всему, – одна из традиций их долгой общей жизни. На улице Алксная видим модно одетого солидного господина средних лет. Он не отрывает глаз от старинных амбаров, просто любуется ими. Они красиво освещены ночью.

Вот, пожалуй, и все люди, которых мы увидели на своей первой прогулке. Если не считать их, мы остались одни, наедине с этим городом.

Была удивительная гармония между Ригой и нами. Мы были счастливы, и, казалось, городу тоже было хорошо. Я и Анита ощущали пронизывающие все вокруг токи доброты. Доброты, созданной поколениями людей, вошедшей в древнюю причудливую ткань улиц. По-особенному смотрели на нас редкие светящиеся окна узких старинных домов, над которыми возвышались ярусы полуспрятанного темнотой шпиля кирхи святого Петра.

Я обнял Аниту за плечи, мы очень медленно шли по площадям, улочкам…

Каждый поцелуй имеет свой вкус, дает свою неповторимую гамму ощущений. Так вот ничего подобного тому, что подарили мне губы Аниты, у меня никогда не было. Я обрел нечто такое, чего был лишен всю жизнь.

Вдруг на нашем пути возникла какая-то темная фигура. К нам приближался человек с лицом в пятнах грязи, в темной одежде. В руке у него была длинная щетка необычной формы.

– Трубочист! – радостно воскликнула моя спутница, устремившись к нему. Несколько раз потрогала его одежду – говорят, это приносит счастье. Затем радостно помахала мне рукой, предлагая последовать ее примеру.

Гуляя и целуясь, мы прошли через всю «старушку», наконец, миновав Англиканскую церковь, вышли к набережной, к тому ее месту, где находится памятник мифическому гиганту Кристапсу, который, как гласит предание, давным-давно, когда мосты еще не построили, переносил людей через Даугаву. В нескольких сотнях метров от места, где мы стояли, находится терминал. Отсюда каждый день отплывают паромы в Стокгольм.

– Разберусь с делами в Москве, возьму отпуск, приеду – и давай побудем сначала здесь вместе, а потом поплывем куда-нибудь, – говорю я Аните.