Именно этот козырь и был выложен им в Москве, куда Дубин ездил несколько раз в связи с делом Йосефа-Ицхака Шнеерсона. Москвы он откровенно боялся: у него был тяжелый опыт общения с большевиками в 1919 году, когда они ненадолго оккупировали Ригу, он попытался отстаивать интересы еврейского населения, что едва не кончилось для него трагически. Он не доверял большевикам, он вовсе не был уверен, что дипломатический паспорт служит в СССР надёжной гарантией неприкосновенности. Однако опасения Дубина оказались напрасны. Абрам Годин, со слов Дубина, утверждает, что тот был принят в Москве едва ли не как представитель великой державы («Все двери были перед ним открыты, и наркоматские чиновники готовы были исполнить любое его желание»). Когда русские поняли, что ключ к подписанию договора действительно лежит в кармане у Дубина, их отношение к нему переменилось. Потерпевший несколько чувствительных внешнеполитических поражений, СССР отчаянно нуждался в торговом договоре с Латвией. В руководстве СССР существовали разные группы и центры влияния. К счастью, победили не идеологи, а прагматики: Ребе получил разрешение на выезд из СССР, причем Дубин настоял, чтобы его сопровождали члены семьи (а уж как хотелась оставить их в заложниках!) и наиболее близкие люди, среди которых был преемник рабби Йосефа-Ицхака – будущий седьмой Любавичский Ребе Менахем-Мендл Шнеерсон.

Второй раз Дубин спас Ребе через 13 лет. В момент начала войны Ребе жил в Варшаве. Дубин сразу же бросился в Министерство иностранных дел. У Ребе было латвийское гражданство, что и давало формальную возможность хлопотать за него. В условиях войны сделать что-нибудь было крайне затруднительно. Первого сентября начались боевые действия, а уже через два дня связь между Ригой и латвийским посольством в Варшаве была прервана. Существовал план вывезти Ребе на машине, но дороги бомбили, так что от этого плана пришлось отказаться. Министерство иностранных дел связалось непосредственно с Берлином, и была достигнута договоренность о выезде из Польши через линию фронта группы латвийских граждан, среди которых должен был быть и Ребе. Железная дорога Варшава-Рига была разбомблена – люди возвращались кружным путем через Кенигсберг.

Но возникли непредвиденные затруднения. График эвакуации был составлен таким образом, что Йом Кипур заставал беженцев в дороге. Ребе ехать отказался. Возникает удивительное deja vu: повторяется ситуация освобождения из советской тюрьмы, когда Ребе отказался покинуть камеру, поскольку приезд в ссылку выпадал на субботу, и вышел из тюрьмы только в воскресенье. Принимая решение, Ребе об этом совпадении несомненно размышлял. В обоих случаях он сильно рисковал. И неизвестно, когда сильнее. Не воспользовавшись представленной возможностью, он оказался бы в немецкой оккупации. В конце концов, стараниями Дубина Ребе всё же добрался до Риги, но было это уже в декабре; а в апреле 1940 года он отплыл в Америку – на последнем пароходе.

Хочу еще раз обратить внимание: в 1939 году у Дубина не было никакого формального политического статуса – успех его хлопот по освобождению Ребе определялся исключительно его авторитетом в глазах правительства.

ДУБИН Мордехай (Мортхель) Залманович

Родился в 1889 в Риге, в семье любавичского хасида. Получил традиционное еврейское религиозное воспитание. С 1919 по 1934 – депутат Латвийского сейма от партии «Агудас Исроэль». Будучи в дружеских отношениях с президентом К. Ульманисом, содействовал смягчению антисемитской атмосферы в стране. Принимал активное участие в общественно-религиозной жизни еврейства, был председателем секции религиозных евреев. С его помощью Ребе Йосеф-Ицхак Шнеерсон получил разрешение на выезд из СССР в Латвию. В 1940 – с установлением советской власти – был арестован как «руководитель реакционной клерикальной» еврейской партии «Агудас Исроэль». Выслан в Куйбышевскую область. В начале 1945 года, после освобождения из ссылки, проживал в Москве. Среди хасидов пользовался непререкаемым авторитетом, большинство прихожан синагоги обращались к нему по всем жизненным и религиозным вопросам. 29 февраля 1948 – арестован как «участник антисоветской националистической организации». Из обвинительного заключения: «После установления в Латвии советской власти занимался организацией нелегальной переброски еврейской буржуазии за границу и распространял клеветнические измышления о советской власти; поддерживал преступную связь с враждебно настроенными евреями, подстрекая их к бегству за границу». Виновным себя не признал. 16 октября 1948 – приговорён к 10 годам тюремного заключения. Отбывал наказание в Бутырской тюрьме. В 1951 – заболел в тюрьме и заключением судебно-психиатрической экспертизы признан душевнобольным. 12 января 1952 – отправлен «на принудительное лечение в соединении с изоляцией» в Тульскую психиатрическую больницу, где в 1956 скончался. Его останки позднее были перенесены на еврейское кладбище в пос. Малаховка под Москвой.