– Вот так, – с улыбкой вздохнула Таисья Макаровна. – А на что нам это кино, правда же? Нам и так с тобой хорошо.

Они поднялись по широкой каменной лестнице в парк, сели на скамейку. Федор Васильевич опять закурил, а старуха сказала вдруг:

– Ведь ты же не любишь ее, Федя. И она тебя тоже. Я это вижу, я тебе мать.

– Не знаю, – ответил ей сын. – Может быть и так. Раньше любили, а теперь… – Он тяжко вздохнул. – Да и зачем она теперь нам, эта любовь. Ведь мы уже не молодые. У нас дети есть.

– Ну и что же, что дети? – возразила старуха. – Детям тоже любовь-то ваша нужна, они всё понимают. Аленка у вас какая-то дикая, разве не видно? И Дениска скоро будет большой, тоже догадается.

– Дети как дети, мам. Не хуже чем у других. И семья наша самая обыкновенная, сейчас все так живут, вы просто не знаете.

– Да что же тут знать? – удивилась Таисья Макаровна. – У меня за других-то душа не болит. Я хочу, чтобы тебе хорошо было, и жене твоей, и детям твоим.

– Нет, мама, ну что вы, – успокоил ее Федор Васильевич. – Мы ведь даже почти никогда и не ссоримся. Это просто так получилось, случайно. Я думал, в кино сходим, побудем все вместе…

– Вот видишь, – сказала старуха. – Разве ж это ладно, вот так-то? В одном доме живете, а все равно как чужие, у каждого свой интерес.

Федор Васильевич посмотрел на мать пристально, с болью. И отвернулся.

– Вот у нас-то в деревне, – продолжала Таисья Макаровна. – Кто мы друг дружке? Соседи и больше ничего. У кого семья, тому легше. А мы, старики одинокие да старухи, что нам делать? Дудина Варя ведь мне как родная была, уж как я за нею ходила, как я жалела ее… И многие ко мне приходили, кто в огороде чего поделает, кто принесет чего… Стороженко-то Иван, через улицу живут, помнишь его или нет? Они когда корову зарезали, всем по куску по хорошему отнесли, и мне дали. Я Варю тогда хорошо накормила… И другие же, тоже они… Хоть картошку копать или хату новую ставить, всегда спросят, чего тебе трудно, чтобы помочь как-нибудь…

Таисья Макаровна помнила, что не все было так, как она говорит. Но сейчас было надо, чтобы сын ей поверил. Федор Васильевич понимал хитрость матери, и ему было грустно.

Еще долго старуха учила сына, как правильно могут жить люди между собой. Ей уже и самой поверилось в эту мечту, и она даже всплеснула руками, когда новая догадка пришла ей на ум.

– Ой, ну как же это я забыла! И ты не напомнил мне…

– Не знаю, – удивился Федор Васильевич. – Вы о чем говорите, мама?

– Да письмо-то я обещалась прислать! Соседу, ты же знаешь его, на одной ноге-то который. Буряк его фамилия, Петр Филиппович, ну! А ведь он, поди-ка, ждет. Конечно, ждет. Уехала и молчу себе, вот как! А человек беспокоится.

– Ничего, – улыбнулся Федор Васильевич. – Сегодня напишем ему. Прямо сейчас пойдем домой и напишем. А завтра я его авиапочтой отправлю. Оно быстро дойдет, за три дня.

Старуха кивнула и поднялась со скамейки.

Когда они пришли, никого еще не было дома. Федор Васильевич помог матери снять пальто и проводил в большую комнату. Он взял чистую тетрадку из школьных запасов Аленки, аккуратно вырвал из середины двойной листок, достал авторучку и пригласил мать к столу.

– Начинаем, – сказал он. – Диктуйте, мама.

Таисья Макаровна села напротив сына и задумалась.

– Как его по имени-отчеству? – подсказал Зозуля.

– Петр Филиппович.

– Значит, так… Здравствуйте, Петр Филиппович. Правильно?

– Да, – сказала старуха. – Пиши дальше: доехала хорошо, всё слава богу.

– Ну, бога мы не будем поминать… Доехала я хорошо, сначала на поезде, потом в самолете. Так… Что дальше?

– Пиши: живу хорошо.