– И сколько же дней работает ваша фирма? – ехидно осведомился Семен Кривоносов, оглядывая новенький оранжевый офис, – А то мы про вас ничего не слышали.

– Восемьдесят лет, – еще шире улыбнулся консультант с именем Альберт на кармашке, – Мы – Швейцарская компания, и только вчера вышли на российский рынок.

Тамара оглянулась и немножко даже смутилась, увидев позади себя длинную очередь желающих получить бесплатную дверь. Горожане все прибывали и прибывали, скапливаясь под гирляндами оранжевых шариков, перелистывали проспекты, украдкой хватали оранжевые леденцы.

– То есть ваших движущихся дверей нигде еще нет? – скептически скривился Кривоносов.

Но тут плотно обтянутая девушка в оранжевой юбке и очень открытой оранжевой блузке поставила перед супругами Кривоносовыми апельсиновый сок, и на долю секунды дольше чем надо, улыбнулась Семену. Скотина похотливая, вяло подумала Тамара, наблюдая как порозовевший муж кинулся подписывать договор.

У входа в подъезд их уже ждал рабочий в оранжевом комбинезоне, с сумкой и инструментами, и с именем Альберт на нагрудном кармашке. Спустя полчаса в тамбуре квартиры появилась действительно легкая, почти невесомая дверь, сама уползавшая вбок, как в купе поезда.

– Вот на фига нам эта хрень? – спросила себя Тамара Кривоносова, шагнула на лестничную клетку, чтобы проверить, как все выглядит с той стороны, но проверить не получилось.

Она сидела в колючем холодном гнезде, под дымно-оранжевым небом, посреди бескрайнего поля ярко-синих и нежно-голубых люпинов. Пахло жирно, густо; тончайшие сладковатые запахи словно накатывались волнами, оставляя после себя блаженное послевкусие. Как после секса, вспомнила Тамара, и тут же загрустила, вспомнив, сколько у нее уже длится целибат. Цветы вокруг росли необычайно высокие, они почти скрывали рослого оленя, украшенного роскошными ветвистыми рогами.

– Наконец-то я вас дождался, прелестнейшая Тамара, – сочным баритоном произнес олень, и свечки на его рогах вспыхнули десятками цветных светлячков, – С тех пор, как вы подарили мне ключ от ваших снов, я ежедневно приходил сюда, к вашему гнезду.

– Я ничего не дарила, – Тамара была уверена, что ответила на русском языке, но к ее ужасу, из горла вырвалось противное квохтанье, а попытка посмотреть на оленя прямо не увенчалась успехом. Оказалось, она может смотреть только левым, или правым глазом, но никак не вместе, и с руками у нее тоже что-то случилось; руки внезапно очутились где-то позади, на спине; при попытке их вытащить, она так и не смогла пальцами ни за что зацепиться.

– Вы пожалуйста сильно не волнуйтесь, – сказал олень, и тут выяснилось, что лицо у него наполовину человеческое, мужское и даже симпатичное, похожее на лицо актера Россомахи, у которого ножи из пальцев, – Вы лучше из гнезда не пытайтесь вылезти, можете пораниться или сломать лапку. Вы сейчас очень тяжелая…

– Ясный пень, тяжелая, – поддакнул кто-то слева, – Впервые вижу курицу размером с бегемота. Как же ты, мать, себя до такого довела?

– Я – курица, – призналась себе Кривоносова, набрала в грудь воздуха, и честно собралась заорать, но вместо звонкого женского визга из нее опять вырвалось это мерзкое блудливое бормотание. Она скосила левый глаз вниз, смогла рассмотреть свои грязно-белые перья, неровные палки гнезда, и торчащую ниже, желтушную ороговевшую лапу.

– Это моя нога, – призналась Кривоносова и вновь заклокотала, забилась неловкой тушей в скрипящем гнезде. Ей удалось взмахнуть крыльями, но левое почти сразу запуталось, зацепилось за сучки и палки.

– Мы понимаем, что вам не очень приятно внезапно стать неуклюжей домашней птицей, – олень пыхнул в нее горячим дыханием, – Но тут дело зависит исключительно от вас. Я буду ждать, пока вы не обретете подобающий облик…