О, и все это без арендной платы.

Мы с Бруксом познакомились за пару недель до начала первого курса. Это было командное мероприятие – ужин, устроенный для того, чтобы узнать своих товарищей по команде до начала семестра. Мы сразу же нашли общий язык, и ко времени десерта он уже просил меня переехать к нему. Оказалось, в его квартире в Кембриджпорте пустовала вторая спальня – и, по его словам, мне не пришлось бы платить.

У Брукса уже было специальное разрешение на проживание вне кампуса – привилегия сына неприлично богатого выпускника Гарварда, чьих пожертвований лишился бы университет, если Уэстон-младший не был бы там счастлив. А потом отец Брукса снова подергал за ниточки, и я получил такое же разрешение. Действительно, деньги решают все.

Что касается арендной платы, то поначалу я упорствовал, потому что ничего в этой жизни не бывает бесплатным. Но чем больше я узнавал Брукса Уэстона, тем яснее мне становилось, что для него бесплатно все. Этот парень никогда не работал. У него был огромный трастовый фонд, и все, чего он желал, подносилось ему на блюдечке с голубой каемочкой. Его родители (или кто-то из их сошек) обеспечили ему право владения этой квартирой и за аренду платили сами. Так что за последние три с половиной года мне довелось на себе узнать, что значит быть богатеньким мальчиком из Коннектикута.

Не поймите меня неправильно, я не какой-то там паразит, живущий за чужой счет. Я пытался давать ему деньги. Но Брукс никогда их не возьмет, как и его родители. Миссис Уэстон пришла в ужас, когда я поднял эту тему во время одного из их визитов.

«Вы, мальчики, должны сосредоточиться на учебе, – закудахтала она, – а не беспокоиться о том, что нужно оплачивать счета!»

Я едва сдержался, чтобы не рассмеяться, потому что оплачивал счета всю свою сознательную жизнь. В пятнадцать я начал работать и с тех пор тоже должен был вести хозяйство: покупать продукты, платить за телефон, газ, кабельное телевидение.

Моя семья не бедствует. Папа строит мосты, мама парикмахер, и я бы сказал, что мы находимся где-то между низшим и средним классом. Мы никогда не жили в роскоши, так что мне было не очень комфортно, когда я окунулся в ту жизнь, которую вел Брукс. Но я уже поклялся себе, что когда обустроюсь в Эдмонтоне и получу все, что прописано в моем контракте НХЛ, то первым делом выпишу чек семье Уэстонов за три года и еще не оплаченную аренду.

Когда я скидываю «тимберленды», жужжит мобильник. Вытащив его из кармана, вижу сообщение от моей подруги Хейзел, с которой я недавно ужинал в одной из шикарных столовых Брайара.

ХЕЙЗЕЛ: «Добрался? Все хорошо? Льет как из ведра».

Я: «Только что вошел. Еще раз спасибо за ужин».

ХЕЙЗЕЛ: «Всегда пожалуйста. Увидимся на субботнем матче!»

Я: «Заметано».

Хейзел посылает в ответ несколько эмоджи с поцелуями. Другие парни увидели бы в этом нечто большее, но только не я. У нас с Хейзел чисто платонические отношения. Мы знаем друг друга с детского сада.

– Йоу! – кричит из гостиной Уэстон. – Мы ждем только твою задницу.

Я сбрасываю промокшую куртку. Мать Брукса прислала декоратора сразу же, как только мы въехали сюда, и позаботилась о том, чтобы закупить все, о чем парни никогда не задумываются: вешалки для одежды, полочки для обуви, сушилку для посуды – да уж, вешалки интересуют мужчин только в том случае, если речь идет о девушках, вешающихся на их шею.

Повесив куртку в прихожей, вхожу в большую комнату. В квартире открытая планировка, и мои товарищи по команде расположились в гостиной и обеденной зоне, а еще несколько – на высоких стульях у барной стойки на кухне.