Я спихнула Димона на пассажирское сидение. Ну, как смогла, так и спихнула. Не очень удачно вышло. Голова оказалась на полу. Да ему один хрен. Ниче не чувствует. Зато храпеть перестал. И поехала. Осторожненько так поехала. Девяносто и ни грамма больше. С гиббдэдэшниками мне разговаривать не хотелось (прям вот прет меня от этого «гиббэдэдэшник», так это матерно звучит. Гиббдэдэшник ты. Класс).

***

Я, вообще-то,  подшофе к машине близко не походила. Но, один раз было. Нда … Стыдно до сих пор вспоминать. Ну, чего уж теперь кокетничать.

В Новосибе я вела двойную игру в жизнь.  На работе  – деловая клюшка. А после работы –  ебнутая погремушка. Угу.  Компашка подобралась веселая, без комплексов,  голосистая  и легкая на подъем.  И на здоровье, пока, не жаловались.

Трио  блядунисток.   На троих и сообразить могли, и уйти в такой разгул, что  потом плохо помнили, кто мы и где.

Лето. Пятница (ох, уж эти пятницы).  Мы,  я и две таких же раздолбайки, Ритуля и Ксюшка,  облазив  всевозможные злачные места, приземлились у меня. Тогда  проживала я еще в обычной двухкомнатной квартире, в панельном доме, на четвертом этаже. Все соседи, включая и нашу семью, заселились в новый дом почти в одно время, да так и жили в нем.  Пока имели статус новоселов, «перепились» и «перееблись» всем подъездом.   Шутю. Перезнакомились просто.  И  продолжали общаться культурно, с некоторыми по-родственному. Вот. В основном, пенсионеры.

И мы давали им джазу. Устраивали танцы на столе  до утра, песни орали, как резаные,  да много чего вытворяли. Соседи терпели, беседовали со мной на предмет «ай, ай, ай, да как же так у тебя дочь какой пример подаешь». Выслушивала  молча, по причине жуткого похмелья или недосыпа.  Монолог иссякал минуты через три, так что можно потерпеть, тем более, что вину я чувствовала.

В этот раз мы так устали, что  попадали кулями на диван, кровать, а кто и на пол.  Ни петь, ни свистеть не могли.  Голова гудела от клубняков, ноги ныли от каблуков, в ротиках – кака.  Лежим. Отсыхаем.

Время что-то в районе четырех-пяти  утра.  Мы бы так и  уснули, но  …  За каким-то художником приперся Риткин  френд, который бой.  А звонок дверной стоял такой противозный, мертвого поднять мог.  И этот бой воткнул свой поганый пальчик   в кнопку, прям вот навалился всей массой на бедную. Мы повскакивали  мгновенно.  Ниче понять не можем, шаримся по квартире. Пока сообразили что к чему, пока доползли до двери, головы наши   возмутились такой болью, что глазки увеличились в размере вдвое. На лоб, блть, вылезли.  Запустили Вовчика.  Так он ни здрасьте, ни извините, а к-а-ак наехал. Причем наехал на всех, как будто всех нас трахает и делает это, ну, просто божественно.

Ритка  развернулась и быстренько заняла кровать, Ксюха, не будь дурой, пристроилась на диване. А я, как идиотка, стою и выслушиваю бред какого-то  недоделанного   задрота.  А он тарахтит, как  отбойный молоток – слово вставить невозможно.  Значит, эти мартышки дрыхнут, а я, как говорится, за мои же шанежки еще и  пидорас?   Внутри закипало оно.  И когда закипело, я гаркнула,

– Пошел нахуй, долбоеб!

Вова клацнул зубами,

– Вообще-то, я не с тобой разговариваю, не встревай.

Ох, нифига себе! Он еще и огрызается. В моем доме.  Зря он меня разозлил. Долго терплю, но если срываюсь , прячьтесь все, я не виновата.  Кстати, сынуля  эту тонкую грань чувствует четко.  И собаки с котами тоже. Да. Когда  нашкодят, и срыв на подходе, в доме наступает мертвая тишина и никого не видно.

А этот геморрой стоит и крылами машет.

Когда он заорал, прибежала Ритка. И давай его жалеть, а на меня орать. Нет, ну, это уму непостижимо. Что ж они все такие наглые сегодня. Ох, распустила я их, ох, распустила.