– Да с этим-то у меня как раз все нормально, – пробормотал Катон. – Загвоздка в другом.

– В чем же?

– Думаю, что во мне, командир. Похоже, я не гожусь для того, чтобы отдавать людям приказы. Не получается у меня, вот и все.

– И почему же?

Катон, переступив с ноги на ногу, покраснел:

– Конечно, я оптион, и по уставу солдаты должны меня слушаться, но это не значит, что им по нраву, когда такой… такой, скажем прямо, сопляк начинает указывать им, чего делать, чего не делать. Нет, они, разумеется, мне повинуются, но без охоты… с ленцой. И без этого… без уважения, что ли.

– Без уважения? Ну так что ж? Уважение не дается со званием или должностью, его надобно заслужить. Все с этим сталкиваются, особенно молодежь. Хитрость в том, чтобы завоевать доверие подчиненных, а остальное… остальное придет.

– Но как мне завоевать их доверие, командир?

– Для начала перестань ныть. А потом действуй как оптион, вот и все. Будь с ними построже.

– Командир, у меня не получится.

– Что за хрень ты городишь? Не получится. Как это не получится? Непременно должно получиться!

Макрон оперся на локти и, поморщившись, переместил ногу в более удобное положение.

– Катон.

– Да, командир.

– Подбрось в огонь побольше поленьев, да сухих, а то от этих угольев никакого тепла. И закрой окно.

– А надо ли, командир? Говорят, свежий воздух укрепляет здоровье.

– Свежий, может быть, но не холодный. Толку от этого окна никакого. Так что закрой его. И поживей!

– Есть, командир.

Катон, не мешкая, закрыл окно и подложил в очаг пару поленьев.

– Ты заметил? – спросил Макрон.

– Что, командир.

– Как быстро и четко ты все проделал?

Катон недоуменно кивнул:

– Но, командир…

– Это то, что тебе нужно сейчас вырабатывать. Командный непререкаемый тон. Тренируй его, и он станет естественным, как дыхание.

– Я попробую, командир.

– Да уж, попробуй. Ну, что с тобой было еще? – Макрон откинулся на подушку и замер. Лицо его сделалось медно-красным в отсветах пламени весело затрещавшего очага. – Не стой столбом. Сядь на табурет и выкладывай.

Катон помялся.

– Сегодня утром меня вызывали к легату.

– Да? – улыбнулся Макрон. – И что же сказал легат?

– Не так уж много. Сказал, что награждает меня венком и знаком воинской доблести. Я не совсем понял почему.

– По моей рекомендации, почему же еще? – опять улыбнулся Макрон. – Ты ведь спас мне жизнь, если помнишь? Хотя чуть было не сломал при этом штандарт. Но ведь не сломал же. Награду ты заслужил, и, я полагаю, когда на твоем ремне появится знак отличия, многие станут к тебе относиться иначе. Все настоящие воины уважают боевые награды. Теперь ты герой. Чувствуешь? Ты – герой!

Катон опять покраснел:

– Откровенно сказать, я так не считаю.

– Да почему?

– После единственного сражения какой я герой?

– Ну уж сражения. Скорей стычки.

– То-то и оно, командир. Стычки, в которой я если и нанес врагу хоть какой-то урон, то лишь случайно. Где же тут героизм?

– Пластать врагов вовсе не героизм, а работа, – мягко промолвил Макрон. – Оно, конечно, тоже засчитывается в заслуги, но твой случай – другой. Послушай, тебе ведь было вовсе не обязательно возвращаться за мной, ты сам, без приказа, решился на это. Хотя все шансы были против тебя. По-моему, для такого поступка требуется настоящее мужество, и я горжусь тем, что такой парень, как ты, служит рядом со мной.

Катон с недоверием уставился на Макрона:

– Это серьезно, командир?

– Конечно. Разве я когда-нибудь молол языком попусту?

– Никак нет, командир.

– Ну то-то. Так что и ты не болтай лишнего, а принимай все как есть. Я полагаю, состоится торжественная церемония?

– Так точно, командир. Через два дня. Парадное построение. Будут вручаться награды всем отличившимся, включая Вителлия.