Рыбак испуганно мотал головой, но вдруг замер и тихо что-то сказал. Потом повторил громче и осторожно поднял взгляд на Лация.

– Оливас… – снова сказал он.

– Оливас? Оливка! Ха! Где ты это слышал? Где? – он схватил его за голое плечо и стал трясти, но тот не понимал. Только когда Лаций отпустил рыбака, тот показал на реку и повторил:

– Оливас, – затем поднял руку и зажал два пальца. Три других остались торчать. Далее последовали непонятные слова, и Лаций с трудом догадался, что три раза открывать глаза и три раза закрывать означает три дня.

– Три дня… – пробормотал он. – Ну, что ж, гребём, Оливка! Буду так тебя теперь называть, – он показал на себя и сказал: – Лаций! – потом положил руку на худое плечо рыбака и произнёс: – Оливка!

Бывший вождь закивал головой и несколько раз повторил это слово. Несмотря на его внешнюю покорность и полное подчинение, Лаций всё равно не доверял этому человеку. Поэтому ноги у того были постоянно связаны. А ночью он ещё связывал ему руки и привязывал конец верёвки к своей руке.

– Деос консервант омниа, сед фунис нон носет5! – повторял он, укладываясь поудобней упираясь спиной в борт.

Стены города появились неожиданно. Они были такими маленькими, что, скорее, напоминали невысокую насыпь, чем серьёзное заграждение. Лаций увидел их первым и долго смотрел вдаль, замечая всё больше и больше следов большого города. Сначала появилось много маленьких лодок. Затем стали видны суда побольше, с мачтами и длинными вёслами, торчащими вверх, как копья легионеров. Их было около десятка. За ними виднелся пологий берег и дома. Наконец-то он увидел дома! Лаций радостно вздохнул и улыбнулся.

– Оливас, – послышался сзади дрожащий голос. Рыбак показывал на город.

– Да, Оливка, – согласился он. – Теперь надо найти там людей… – лодка ткнулась носом в берег, не доплыв до пристани двести шагов. – Пошли, Оливка! Только дай я тебя обвяжу, – Лаций привязал верёвку к поясу бывшего вождя и, проверив узел, легонько подтолкнул его в спину. – Пошли, пошли! Оливка, Оливка!

Ближе к пристани им стали попадаться такие же полуголые и босые люди, как и его пленник. Они с удивлением смотрели на Лация, и, оборачиваясь, негромко переговаривались, кивая в его сторону. Они все были такими же маленькими, как и рыбаки, к которым вывел его проводник Бобо. Чуть дальше, в городе, стали появляться мужчины в длинных рубашках и обуви. Лаций спрашивал своего спутника только одно слово – «оливка» – и показывал то на один, то на другой дом. Но тот отрицательно кивал головой и вёл его дальше. Почти все, кто встречался по пути, останавливались и провожали его удивлёнными взглядами. Лаций уже начинал испытывать раздражение, когда они, наконец, свернули между домами и вышли к длинным большим навесам, под которыми сидело много людей.

– Оливка, – кивнул рыбак и посмотрел на них. Лаций подошёл поближе и обратился к людям на своём языке:

– Здесь есть римляне? – в ответ повисло напряжённое молчание. – Кто-нибудь понимает меня? – но ему снова никто не ответил. – Может, греки есть? – попробовал он ещё раз. – Греки, люди из Греции здесь живут? Купцы, ремесленники есть?

К нему подошёл очень худой старик, весь седой, с длинной бородой и слезящимися глазами. Он посмотрел Лацию в глаза и что-то сказал на непонятном языке. Рыбак тоже повторил эту фразу. Старик, тем временем, повернулся, и Лаций понял, что надо идти за ним. Через некоторое время они подошли к глиняному дому с плоской крышей. Проводник кого-то позвал, и из ворот показался невысокий черноволосый мужчина с кучерявыми волосами и такой же бородкой. Он окинул взглядом Лация и его спутника, затем что-то спросил у старика и снова посмотрел на Лация.