– Сцинна Торчай? Это был он?! – теперь наступила очередь Эмилии удивиться.

– Да, это он! Он тяжело болел. А умершая женщина – точно не Виргиния. У неё никогда не было родинок.

– Как же я сразу не догадалась! – воскликнула Эмилия. – Мне всё время казалось, что здесь что-то не так, но я никак не могла понять. Значит, его брат жив?

– Да. Скорей всего, он вместе с Виргинией уехал из Рима.

– В тот город, где умер Ганнибал? Это далеко?

– Да, в Вифинии, – задумчиво покачал головой он.

– Лаций, дорогой, любимый! – неожиданно с жаром произнесла Эмилия и обняла его за плечи. – Умоляю тебя, давай всё бросим и уедем в этот далёкий город вдвоём, прямо сейчас! Вифиния недалеко отсюда. Прошу тебя! Никто не будет знать, где мы. Но я не хочу тебя терять! Я никому не говорила таких слов, но сейчас моё сердце готово разорваться от боли, потому что… – она уже хотела раскрыть ему свою тайну, но, взглянув в глаза, осеклась. В них она увидела непримиримую решительность и суровость.

– Эмилия, я тоже никому не говорил таких слов. Я тоже хотел бы, чтобы ты стала матерью моих детей, несмотря ни на что! Не плачь, подожди… Ты сама знаешь, сколько великих римлян совершали поступки, из-за которых потом не могли жить спокойно. Я не хочу, чтобы надо мной смеялись, я хочу быть победителем, и не хочу бояться вернуться в город, в котором вырос. Я не смогу жить на чужбине. И я люблю тебя. Ради тебя я готов покорить весь мир, но без победы и денег я не смогу смотреть в глаза тебе и детям.

– Лаций, Лаций, что ты говоришь?.. – шептала Эмилия, не в силах успокоиться и понимая, что больше не выдержит этой муки. – Прости. Я тебя понимаю. Но знай, что я всегда буду ждать тебя.

Она встала, сложила ладони на животе и улыбнулась в последний раз. Потом развернулась и, ничего не говоря, вышла из беседки. Он ещё некоторое время сидел на краю лавки, потом встал и направился к воротам. Эмилия стояла на портике за колонной и смотрела ему вслед, гладя живот и не замечая, что слёзы продолжают катиться у неё по щекам.

– Ты не хочешь пройти в дом? – раздался за спиной голос новой рабыни. Эмилия ничего не ответила, только отрицательно покачала головой. – Хочешь воды? – девушка протянула ей неглубокую чашу. Эмилия взяла её, но пить не стала. Рабыня вздохнула. – Твой мужчина убивает тебя, госпожа, – кротко произнесла она. – Он делает тебе больно.

– Да, – тихо согласилась Эмилия. – Ты права. Но эта боль почему-то приятна… Как сладкий яд. Понимаешь, что гибнешь, но остановиться не можешь. И хочется пить ещё и ещё, – она замолчала. Рабыня, не зная, что ответить, стояла рядом и чувствовала, что после этой встречи с красивым мужчиной её госпожа резко изменилась и теперь уже вряд ли будет такой, как прежде.

Путешественники и сенаторы уехали. Вместе с ними уехала и частичка родного Рима. Никто больше не вспоминал знакомые места, не шутил об известных патрициях и их жёнах, не рассказывал последние новости и не возмущался глупостью магистратов. Холодный ветер с востока дул, не переставая, целую неделю, и Лаций впервые в жизни почувствовал, что ему стало одиноко и скучно. Даже оружие больше не радовало его. Хазор сделал действительно отличный меч, а ножи были, как стрелы, – тонкие и острые. Только почему-то цвет металла был чёрный. Старый кузнец сказал, что это цвет золы и крови чёрной змеи и беглого раба, в которой он закалял лезвия. Для этого беглеца заставляли бегать по круг до изнеможения, а потом делали надрезы на горле и руках, чтобы слить розовую кровь. Она закаляла железо лучше всего.

Лаций целый день рубил всё, что попадалось под руку, прошёлся по десятку чучел и столбов, разбил в щепки створку ворот лагеря, показывая Варгонту, какие у него ножи, потом обсуждал с Атиллой новый шлем, но уже через день ему снова стало скучно. Что-то было не так, и он не хотел себе признаться, что дело было в Эмилии. Сердце ныло и страдало, а занять себя было нечем. Ехать к кузнецу не хотелось, потому что там всё напоминало о ней, поэтому он ждал, пока тот сам пришлёт гонца. Так прошло ещё две недели.