– А зачем Вемайер велел тебе еще раз прийти? – спросила мама. – Я думала, вчера уже был последний школьный день?
– Из-за одного проекта на каникулах. Кое-что писать.
– Тебе – писать? – Она наморщила лоб. – А что?
– Просто сочинение, – пробормотал я.
На самом деле все было сложнее, но мне не хотелось пока что посвящать в это маму. Сначала самому надо убедиться, что все получится.
– Понимаю. – Мамин лоб снова разгладился. – Ты уже ел? Бургер или еще чего-нибудь? – Она взъерошила мне волосы, наклонилась и поцеловала в лоб.
– Не-е-е.
– Голодный, значит?
– Ясное дело.
– Ладно. Сделаю нам рыбные палочки.
Она исчезла в кухне. Я бросил рюкзак через открытую дверь в мою комнату, пошел за мамой, уселся за обеденный стол и стал смотреть.
– Мне нужно тебя кое о чем спросить, Рико, – сказала мама, растапливая масло на сковородке.
Моя голова автоматически вжалась между плечами. Когда мама меня о чем-то спрашивает и при этом называет по имени, это значит, ее что-то тревожит, а когда ее что-то тревожит, это чаще всего имеет под собой серьезную причину. Серьезную – я имею в виду, вескую. Ну а «веская» – это все равно что «сложная», а значит, шарики в лотерейном барабане непременно запрыгают.
– Про что? – спросил я осторожно.
– Речь идет о Мистере 2000.
Мне очень захотелось, чтобы рыбные палочки были уже готовы. Самый распоследний дурак мог предвидеть, во что выльется этот разговор. Мама открыла холодильник и принялась царапать и ковырять ножом в морозилке, где под слоем синего льда примерзла упаковка рыбных палочек.
– Он опять освободил ребенка, – продолжала она. – На этот раз того, которого похитили в Лихтенберге. Это уже пятый. А предыдущий был…
– Из Веддинга, я знаю.
А еще трое до того – из Кройцберга, Темпельхофа, Шарлоттенбурга.
Три месяца весь Берлин только и говорит, что о Мистере 2000. По телевизору передавали, что это, наверно, самый хитрый похититель детей всех времен. Некоторые еще называют его АЛЬДИ-похитителем, потому что его похищения такие недорогие, как товары в супермаркетах сети «АЛЬДИ». Он заманивает маленьких мальчиков и девочек в машину и увозит их, а потом пишет родителям письмо:
«Дорогие родители, если вы хотите получить назад вашу маленькую Люсиль-Мари, это обойдется вам всего в две тысячи евро. Подумайте хорошенько, стоит ли ставить в известность полицию из-за такой смешной суммы. Если вы это сделаете, то получите вашего ребенка назад только по частям».
До сих пор все родители извещали полицию лишь после того, как платили выкуп и наконец-то получали ребенка назад целиком. Но весь Берлин ждет того дня, когда родители маленькой Люсиль-Мари или какого-нибудь Максимилиана сваляют дурака и ребенка им доставят домой не полностью. Может, какие-то родители обрадуются, что их ребенка похитили, и поэтому не дадут ни цента выкупа. Или они бедные, и у них есть только пятьдесят евро или чуть больше. Если Мистеру 2000 дать только пятьдесят евро, от ребенка, наверно, останется только одна рука. Интересно, что он тогда вернет: руку или все остальное? Скорее всего, руку, это незаметнее. Кроме того, на большую посылку с остатками ребенка ушли бы все пятьдесят евро.
Если честно, я считаю, что две тысячи – это ужасно много денег. Но в случае крайней необходимости любой соберет нужную сумму, нужно только очень захотеть. Так объяснил мне Бертс. Он изучает Эм-м-м Би-и-и А-а-ай, это что-то связанное с деньгами, так что он должен в таких вещах разбираться.
– У тебя есть две тысячи евро? – спросил я маму. Точно ведь никогда не знаешь. В случае крайней необходимости я бы разрешил ей взломать мой рейхстаг. В его стеклянный купол бросают монеты, там есть щель. Рейхстаг у меня с тех пор, как я научился думать, и я надеюсь, что уже накопил хоть на одну руку или ногу. За двадцать или тридцать евро у мамы осталось бы тогда хоть маленькое воспоминание обо мне.