Она прервала:

– Стоп-стоп!.. Столько версий проверять хватит на неделю, а тут снова могут начаться эти жуткие убийства. Давай я буду опрашивать мужчин, которые могли бы заинтересоваться служанкой…

– Давай, – согласился я. – Только ты это… ну…

Она спросила с подозрением:

– Что?

– Опусти вырез чуть ниже, – сказал я неуклюже, – и вот эти штуки не забывай выпячивать. Мужчины сразу начинают пялиться на это волшебство, а если еще пошевелишь ими, чтоб заколыхались…

– Хватит, – сказала она резко, – я так делать не буду!

– Будет труднее, – сказал я со вздохом. – Вообще труднее, увы. Те, кто шевелит, быстрее пробиваются наверх. Вон Феодора вообще императрицей стала с таких низов, ниже которых лечь и не получится…

– Снова умничаешь?

– А куда я умище дену? – возразил я. – В общем, пойду переговорю с баронессой, а то, вижу, вы только слезки друг другу вытирали. А ты попробуй расколоть до самой задницы местных самцов. Ты права, они перед тобой раскроются полнее и шире. Только шевелить все-таки… шевели.

Она фыркнула и ушла, рассерженная и независимая, словно эта она принцесса, а я так, что-то сбоку да еще с бантиком. Женщины и лисы – самые хитрые существа на свете, всеми фибрами чувствуют, как и когда себя вести, и потому да, они вообще как бы весьма, чтобы мы не, все равно ага, ибо вот так, а не иначе, а если иначе, то все равно вот так.

Бобик увязался за мной, баронессу я застал на коленях перед алтарем. Глотая слезы, она жалобным голосом молилась, уговаривая Творца вот прям щас бросить все, чем он там непонятным занимается, и помочь обезопасить людей в замке от свирепого и страшного чудовища.

Она вздрогнула, когда Бобик, нависая над нею черной литой тушей, начал шумно обнюхивать, а потом дружески лизнул в ухо.

– Ох… это вы, выше высочество…

– Вообще-то, – пояснил я на всякий случай, мало ли какие представления у женщин, – это мой щеночек, но я как бы тоже бобик в некоторой степени… Да-да, это сложно, потому я хотел бы сосредоточиться, если позволите, конечно, на некоторых не проясненных до конца моментах.

Она торопливо поднялась.

– Ваше высочество?

Я подал руку и отвел ее, легкую, как мотылек, к столу, где нас ждут два кресла. Когда она так же легко опустилась на сиденье, Бобик попытался лечь у ее ног, но я увидел, как она напряглась в страхе от прикосновения к шкуре такого кабана, сказал ему строго:

– Теряешь хватку, дружище!.. Бери и поймай на обед молодого толстого оленя!..

Бобик подхватился с готовностью, обожает, когда приказывают, все собаки любят служить, для того и созданы, тут же метнулся к выходу, едва двери не снес с петель.

Я проводил его взглядом и повернулся к баронессе.

– Гельвеция, – сказал я с глубоким сочувствием, – я сам старался отвлечь вас от тяжелых воспоминаний… да, они должны уйти в прошлое, однако сейчас нам жизненно важно выяснить некоторые мелочи.

Она сказала дрожащим голосом:

– Ох, выясняйте все, что вам нужно, ваше высочество!..

– Спасибо.

– Я отвечаю, – сказала она душераздирающим голосом, – за своих людей и ужасно страдаю, что не могу их уберечь.

– Вопросы могут вас задеть, – предупредил я, – но мы ведь, баронесса, не просто люди, но и обделенные… в смысле, наделенные властью? Потому обязаны крепче и надежнее других держать себя в руках и владеть своими чувствами, чтобы не повредить другим, в том числе и людям.

– Конечно! – воскликнула она. – Умоляю, ваше высочество, сделайте все, чтобы обезопасить людей от этого чудовища!

– Буду пытаться.

– Все, – сказала она жалобно, – что сумеете.

Я вздохнул, поморщился, неприятно задавать женщине неприятные вопросы, но пересилил себя и сказал осторожно: