Я попытался выезжать вперед, высматривая дорогу, но бурно протестовала не только леди Беатрисса, но и воины. И хотя все беспокоятся, как бы не остаться без главы, я в свою очередь подумал, как бы с моими разведками не остаться без отряда.

Когда вернулся в очередной раз, леди Беатрисса сказала в великом раздражении:

– Почему вы, сэр Ричард, настолько упрямый?

– Это комплимент?

Она вскинула брови:

– Как вы могли подумать? Или вы настолько в себя влюблены?

– Себя надо любить, – объяснил я. – Это единственная верная любовь.

Она фыркнула:

– Ну знаете ли…

– А вот знать не нужно, – сообщил я. – Отец Бонидерий скажет вам, что нужно верить. Это важнее, чем знать. Чуйства обманчивы, а вера… о, вера, двигает горами!

Она слушала мою чушь с вымученной улыбкой, понимает женским чутьем, что это мои доспехи, которые поспешно надеваю, дабы не впустить в себя нечто… или не выпустить, кто знает.

– Вера тоже обманчива, – ответила она серьезно. – Веришь во что-то искренне и чисто, а потом оказывается… Вы что, никогда не ошибаетесь?

– Если бы, – вырвалось у меня. – Я весь ошибка природы. Пойду повешусь. Если, конечно, найду дерево, которое согласится меня подержать на ветке. Мы едем уже по вашим землям?

– Давно, – ответила она с легкой грустью. – Теперь это ваши…

Я покачал головой:

– Ваши.

– Нет, ваши.

Я покрутил головой чаще:

– Нет! Вы же понимаете, я не стремлюсь их заполучить.

Она кивнула:

– Понимаю. Приказ вашего короля.

– Он не мой король!

– Да, я что-то во дворце об этом слышала… Хотя и не поняла, почему тогда выполняете его приказы.

– Это не приказы, – ответил я безнадежным голосом, – неужели не понятно, что и король нуждается в помощи, поддержке и сочувствии? К тому же, укрепив один камешек, можно не дать обрушиться большой лавине. Умные люди… гм, да, люди, подсказали, что король Барбаросса – тот еще камушек. А я, раз уж назвался паладином, должен лезть в кузов. Вот и залез! По самые, да. Уши.

Будакер обращается с леди Беатриссой предельно вежливо, всякий раз старается поцеловать ей руку, она всякий раз улыбается и опускает глаза. Я чувствовал, как горячая злость поднимается к сердцу, и, чтобы чем-то отвлечься, подзывал Пса, и мы мчались вперед, высматривая дорогу.

Погода хорошая, день теплый, по обе стороны дороги колосится пшеница. Крестьяне бросали работу и махали нам руками, а кто узнавал леди Беатриссу, становились на колени и радостно приветствовали ее. Склоны зеленых холмов как снегом усыпаны, столько там овец, ниже пасутся стада тучных коров с отвисшим выменем, мелкие озера переполнены гусями и утками.

Богатые земли, отметил я. Но это я заметил еще тогда, когда ехали с братом Кадфаэлем и сэром Смитом через эти земли. Знал бы, что это будут мои земли, присмотрелся бы лучше. Или заранее отвертелся бы от слишком близкой дружбы с Барбароссой, что теперь лежит на мне тяжелым бременем.

Я старался держаться либо в авангарде, либо в арьергарде, высматривая возможные опасности, я же могу больше, чем другие, но понимал, трус несчастный, что просто избегаю близкого общения с леди Беатриссой. Между нами столько недоговоренностей… и в то же время оба понимаем, что лучше им так и оставаться недоговоренностями.

Но время от времени наши кони как будто сами, по своей воле, оказывались рядом. И вот мы общаемся на людях, как будто между нами нет этого страшного напряжения, дивной общности душ и всего того, что Фрейд сумел так опошлить, сведя к одухотворенным половым инстинктам.

Сейчас, на удивление, она не отвернула голову, взгляд кроток и печален, а голос звучит очень серьезно и очень невесело: