Она долго молчала, что-то там происходит, надолго замирает, наконец снова посмотрела на меня, губы чуть шелохнулись, но ни слова я не услышал.

– Что, – спросил я, – ты помнишь?

Она посмотрела на меня в удивлении.

– Солнце… море… гидреты… айрспиды… всегда весело…

– Это хорошо, – сказал я, – когда все весело. Тебе там как?.. Может быть, сойдешь? У меня тут конфеты, сладости, кофе, пирожные…

Она произнесла ровным голосом:

– Нет.

– Не можешь? – спросил я без сожаления. – Или нельзя?

Она подумала, снова лицо и все изображение застыли, наконец произнесла тихо:

– Нехорошо.

Сердце мое заколотилось так, что в ушах загремели барабаны.

– Хорошо! – ответил я убежденно. – Что старая мораль понимает?.. Мы, молодые, лучше знаем, что есть хорошо!.. А они достают нас своим занудством, правилами, обычаями, всегда знают, как надо, а почему надо именно так, как хотят они? Мы – новое поколение, мы лучше знаем!.. разве не так?

Ее глазки заблестели, она произнесла нерешительно:

– Так…

– Тогда сойди, – предложил я. – Мы съедим эти пирожные, и ты снова вернешься на свое место. Никто не узнает!

Она подумала, судя по ее виду, затем чуть покачала головой.

– Нет.

– Но ты же можешь, – сказал я убеждающее, – ты можешь?

– Нельзя, – ответила она, – а вдруг ты моргул?

– Нет, – заверил я клятвенно, – я точно не моргул. Если совсем уж точно, я даже не знаю, что это. Или кто это.

Она недоверчиво улыбнулась.

– Откуда я знаю, что тебе можно верить?

Я встал перед портретом.

– Разве по моему честному лицу не видно, что я не этот самый, который?

Она ответила резонно:

– Я их не видела.

В дверь заглянул сэр Вайтхолд, поклонился, сказал торопливо:

– Ваша светлость, люди сэра Климента отыскали две бригады каменщиков в соседнем поселке.

– Хорошая новость, – сказал я обрадованно. – К работе приставил?

– Сразу же! – сказал он. – Вот только платить им, или же пусть радуются, что живы?

– Пусть радуются, – сказал я, – что живы, но платить будем.

Он кивнул и пропал за дверью. Я вернулся к работе, но теперь время от времени поглядывал на нее. Она наблюдала за мной тоже, сэр Вайтхолд появлялся часто, подавал бумаги, докладывал о событиях, на портрет не обращал ни малейшего внимания, но Кри, как я понял, внимательно наблюдает за нами то ли из простого любопытства, то ли старается понять, в самом ли деле я не моргул.

На обед времени не хватило, я не стал затруднять сэра Вайтхолда такими пустяками, чтобы кто-то принес мне прямо в кабинет, слуги разбежались, а воинов и так недостает, создал сыра и кусок пирога, быстро сожрал и запил двумя чашками крепкого кофе.

Спохватившись, спросил:

– Кстати, может, чашечку кофе?

Она ответила после долгой паузы:

– Нет.

Подбодренный ответом, молчание все-таки хуже, я спросил настойчиво:

– Ну почему?

Снова затруднительное молчание, наконец она произнесла:

– Я не знаю, что это.

– Ах, это, – сказал я с облегчением, – ну, узнать несложно. Но вот сладкий пирог, это ты знаешь. Вот сыр! Подумай.

Мне показалось по ее лицу, что она колеблется. Наконец она покачала головой:

– Нет.

Я взял кусок медового пирога и подошел к картине.

– Я могу тебе его подать?

Снова долгое колебание, наконец она произнесла:

– Да.

Ошарашенный, сам не ожидал, я нерешительно протянул пирог к картине. Ничего не происходило, и только когда уже почти коснулся поверхности, ее пальцы быстро ухватили лакомство.

Ничего дальше не произошло, изображение осталось таким же, только пирог исчез, его поедание произошло где-то там, по ту сторону моего понимания.

– На здоровье, – сказал я на всякий случай и вернулся к столу, но в голове все вертится насчет такой картины, где изображенное не только двигается, этим не удивишь, но и общается, это тоже понять можно, но вот чтобы жрало…