Он был очень красивым. Рианон любовалась им, как редкостной драгоценностью. О таком подарке она и не мечтала. Хорошо, если вопреки предостережением духа он не вырастет, а так и останется миниатюрным, как дорогая игрушка. Тогда можно будет баловать его, дарить ему украшения и укладывать спать на бархатной подушке. Ей хотелось иметь такого питомца, а он, несмотря на всю свою сноровку, и хваленое проворство не спешил убегать от нее.

Рианон достала брошь из шкатулки и протянула ему, на что дракончик очень бурно и радостно прореагировал. Выходит, стоит поверить словам духа, он и впрямь настоящий, иначе не любил бы так драгоценности. Рианон успела заметить, что его не интересует что попало, а лишь чистейшие многогранные камни и безделушки из золота.

– Значит, прежний хозяин все еще имеет над тобой власть, – она бережно погладила кончиками пальцев его золотистую покрытую гребнем головку с острыми ушами. Дракончик явно ее не понял, однако его когти заворожено скользили по золоту, так напоминавшему о Деннице, почти забытом, но все еще неосознанно и горячо любимым. К самой Рианон он тоже тянулся так, будто знал ее давно. Она даже посмеялась над предостережениями незримого собеседника.

– Что ж, мой маленький, если верить ему, то вскоре у тебя появиться брат во всем похожий на тебя, – она гладила золотую головку, оказавшуюся приятной и теплой и весело смеялась. – Тогда вам не только придется разделить между собой содержимое моих шкатулок. Вы еще приметесь драться из-за короны Фердинанда.

Она подумала, что дракончик и сейчас был не против стащить сверкающий венец с ее головы. Она бы одолжила корону ему на время. Ей было даже любопытно взглянуть, как при своем крошечном размере, он умудриться ее примерить. Внезапно и надолго замолчавший дух, видимо, не одобрял ее шуток. Рианон было все равно. Пусть отмалчивается, если он чем-то недоволен или ревнует, то это его проблема. Она следила за тем, как дракончик жадно собирает драгоценности со стола, и смеялась. Точно так же она собиралась отнимать сокровища у своих врагов.

Небесные распри. Оглушительный шум крыльев, бьющих друг о друга. Царапанье когтей о тонкую ангельскую кожу. Крики и обвинения, похожие на птичий гогот. Ослепительный блеск мечей. Он уже почти ослеп однажды, когда взглянул на Денницу. Он осмелился занести на него меч, и теперь его рука отсыхала, а в ней копошились черви. Но беспощадный и прекрасный ангел все еще продолжал манить его сквозь сон.

Бертран проснулся в холодном поту. Он был все еще жив, и в этом было его главное несчастье. Лучше было давно умереть. Тогда на поле боя он еще не понимал, что его счастье это подставить грудь под удар, а не отразить его.

До сих пор в темноте своей спальни он видел поле боя, озаренное неестественно ярким светом. То был и не рассвет, и не закат. Свет вообще исходил не от солнца, хотя в тот миг казалось, что огненный солнечный шар стал неестественно близок к земле. На самом деле солнце скрылось за тучами, его не было на небосклоне. Зато с головы неизвестного воина на миг упал шлем, и сияние стало нестерпимым, настолько, что было больно глазам. Даже слезы засочившиеся из его глазниц в этот миг могли стать огненными. Бертран все еще ощущал жжение в глазных яблоках. Видеть он стал намного хуже, чем прежде, но не это пугало больше всего. Казалось, он утрачивает рассудок, медленно и мучительно. Чем дольше он жил, тем яснее картинка жестокой заоблачной бойни наслаивалась на действительность. И с каждым разом она становилась все более ужасающей.

Он велел слугам оставлять возле кровати миску с холодной водой и мокрое полотенце, но даже лед не смог бы снять с него жар. Отсохшая рука пылала, будто ее поместили в печь и поджаривали на раскаленных углях. Лекарь, тщетно пытавшийся скрыть собственный испуг, плотно ее забинтовал, но уродливые наросты пробивались даже сквозь бинты. Кажется, они болели и жили сами по себе, а еще в них копошились черви, настолько отвратительные, какие не было даже в могильной земле. Может это вовсе и не черви. Бертран чуть не закричал, когда вдруг заметил, что какое-то гадкое похожее на крупную крысу существо подобралось к забинтованной культе и старается перегрызть наросты.