Что заставило ее прошептать так, чтобы только он услышал своим нечеловеческим слухом.

– Мадеэль, я люблю тебя.

Он не рассмеялся, хотя это было смешно. Кто может любить такое проклятое и покинутое существо, как он. Его губы чуть приоткрылись, но он ничего не ответил. Все, что он хотел сказать, она почувствовала и так, всю его любовь нежданную и противоестественную. Он обнимал ее рукой и крыльями, он был прекраснее всего и всех на земле, его тело мирно сияло золотисто-белым призрачным свечением, а внутри все было напряжено от мятежных противоречивых чувств. Мира в нем не было, он предпочел войну, но сейчас…

– Я буду сражаться за тебя с кем угодно и с чем угодно, – пообещал он. – Я умею сражаться, будь уверена, Рианон. Умею побеждать.

– Как тогда на небесах? – лучше бы она этого не говорила, ему тут же стало больно и эта боль передалась ей. Он сжал рукоять тесака так, что побелели пальцы, такие длинные, что оборачивались вокруг эфеса почти вдвое.

– То было давно, но было, – веско напомнил он сам себе. – Ничего нельзя изменить.

– Ты бы мог поддержать все в равновесии.

– Я больше не хочу, – напряженный, как струна, он вдруг расслабился, он принял решения и его кожа засияла еще ярче.

– А чего ты хочешь?

– Хочу тебя, принцесса, если необходимо заключить мир, то обе стороны должны что-то получить с этого, прощение мне больше не нужно, я попрошу тебя.

– Зачем? – серьезно спросила она. И действительно зачем, ведь человеческих желаний в нем нет. Почему она вдруг ему так нужна.

– Я не знаю, – честно признался он. И это прозвучало, как божественное откровение, что-то вроде того, что ангел не может постичь природу самого себя.

Мадеэль задумчиво нахмурился, будто должен был еще что-то сказать, но не знал, как выразить все это словами.

– Меня никто никогда не любил, – наконец признался он. – А я считался любимцем бога, но не было ни ласки, ни тепла, только почет и отсутствие чего-то, что было мне необходимо. Я не знал чего именно, но мне недоставало этого так, что все стало мучением.

Он провел пальцами ниже по ее плечу, чтобы случайно не забыться и не сжать хрупкую шею.

– Лучше быть незамеченным богом, чем его любимцем, потому что своих возлюбленных он обрекает на страдания.

Она вспомнила все, что с ней случилось и едва кивнула, он прав, страданий было через край. И всегда оставался один вопрос почему. Почему она всегда терпит там, где другие выигрывают? Если все неприятности вылившиеся на нее это проявление избранности и небесной любви, то она предпочла бы обойтись и без того и без другого. Но только не без того, что происходило сейчас. Как раз этого то ей не полагалось, но это можно было принять с радостью. Грех – прекрасная вещь и такая возвышенная. Только вот язык не поворачивался назвать это грехом. Так это называют только лицемеры. Рианон крепче обхватила рукой его талию, теснее прижалась к плечу. Крыло за ним слегка подрагивало, но прислоняться к нему спиной было так приятно. Оно оперенное и с виду такое мощное, а на ощупь мягче чем шкуры, устилавшие пол шатра.

– Что ты имеешь в виду? – все же спросила она. Ей удалось узнать истину про него, но только не про себя. Она никогда не могла похвастать тем, что имеет право считать себя любимицей всевышнего. Напротив, бог должно быть ее очень сильно ненавидел, раз отнял у нее все, что она ценила. Конечно, был еще сон о небесах… о том, что ее там ждут. Рианон вспомнила длинную лестницу, высотой до бесконечности, но сейчас ей не хотелось размышлять об этом.

– Ты был любимцем бога, я нет, а все те, кто пошел вместе с тобой, кого он также любил…