– Не знал.

– Теперь знаете.

– Вы, кажется, знакомы с этим городом. Можете рассказать, что он из себя представляет?

– Я родился в этом городе, поэтому, конечно, могу рассказать о нём, – слабо улыбнувшись уголками губ, он сел удобнее и начал рассказ: – Кайдерск был основан в шестьсот шестьдесят шестом году Апостославом I и в том же году там построили самый большой существующий театр во всей Яоки. Следственно, в Кайдерске более развито театральное искусство. Именно туда съезжалась вся знать с других городов, чтобы насладиться постановками, балетом, оперой или мюзиклами. Даже Гальгены – основатели самого большого Даменстонского театра – родом из Кайдерска. Да почти все выдающиеся актёры родом из этого города.

– Ого! – воскликнул внезапно опустивший к ним голову Сэмюель, испугав Стюарта. – А вы много знаете! Я в восторге!!

– Спасибо, Сёма, – усмехнулся доктор. – Но я не представился. Меня зовут Табиб Такута. Я доктор, которого господин Затейников попросил приехать на всякий случай. Будем знакомы.

Он пожал руки друзьям и по просьбе композитора продолжил исторический рассказ о своей родине. Повествование это продолжилось вплоть до утра, пока музыканты не погрузились в сон, и только после этого Табиб замолк и продолжил решать судоку. Спать ему не хотелось.

Мороз до капель крови царапал щёки, в глазах рябило от резкой боли и сворачивающего внутренние органы голода.

«Час прошёл, два… Сколько я здесь блуждаю? Этот бесконечный тёмный лес скоро сведёт меня с ума!»

Стюарт шёл по непроглядно длинной зимней дороге, босой, одетый лишь в белый льняной хитон. Ноги увязали в колючем снегу, что по-настоящему кусал тёмные стопы и морозными иглами проникал по венам к верхушке тела. Идти было ужасающе больно, он почти слепнул от снега, но останавливаться нельзя, – вдруг на него нападут или скоро покажется то, что он ищет? Но что он ищет? Кто может на него напасть? Он не знал и продолжал тяжёлый путь вперёд, осматриваясь, но ничего, кроме голых стволов не видя. Его жутко трясло от холода и голода.

И – о, чудо! – вскоре вдалеке показался белый свет и дверь, подписанная выходом – то, к чему он так упорно шёл эти томно тянущиеся часы! От радости Стюарт почти бегом направился к заветной двери, но та не приближалась, а наоборот отдалялась. Сколько бы он ни бежал, он не мог достигнуть цели и спотыкался о взявшиеся из ниоткуда ветви, однако в один момент, упав на снег, он понял, что ветвями всё это время были бледные руки, торчащие из-под земли. Ужас обуял его и, вскочив на ноги, он вновь устремился к выходу, но выход продолжал всё отдалялся. Устав от бега, он рухнул навзничь и закрыл глаза, позволив морозу взять над ним верх.

Стюарт со вздохом проснулся, будто задыхался, сел на постели и испуганно осмотрелся. Табиб недоумённо уставился на него.

– Что случилось?

– Да так, – приходя в себя, отмахнулся Уик. – Дурной сон.

– Не к добру дурные сны в поездах.

– Наверное… Сколько времени?

– Только полседьмого, можешь продолжить спать.

– Не хочу.

– Тогда расскажешь, что тебе приснилось?

– Зачем?

– Я немного разбираюсь в символике снов, может, подскажу, что означает то или иное во сне.

– С-спасибо, но я откажусь. Я не суеверный.

– Как скажешь.

– Я… я лучше пойду, позавтракаю.

– Удачи и приятного аппетита.

Поправив рубашку и помятое жабо, Стюарт накинул белый жилет, вышел в коридор, испугавшись вида мрачного леса, который всю ночь маячил у него перед глазами, и прошёл в полупустой вагон-ресторан.

В ресторане было совсем мало людей. За дальним столиком расположились двое мужчин: пятидесятилетний крупный седой господин и сорокалетний мужик в военной каске; они что-то негромко обсуждали и от мужчины моложе постоянно слышались слова наподобие «ёлы-палы» или «ёкарный бабай»; неподалёку от двери сидела парочка, состоявшая из статной тонкой женщины, похожей на чёрного лебедя, и её, видимо, возлюбленного – мужчины со странными зелёными глазами и персиковыми закрученными в большие кудри волосами. Но первым, на что упал взгляд музыканта, был столик, где в одиночестве сидела Элла Окаолла. Одета она была в чёрно-бордовое платье с узорчатым корсетом и чёрным жабо, гулька оголяла её белую шею.