– Не нервируй меня! Вставай, я сказал. И побыстрее! Скоро всё узнаешь.

На шатающихся ногах девушка встала – настолько быстро, насколько была способна. Мужчина со страшным голосом тут же схватил её за руки и нацепил на них наручники. Затем достал из заднего кармана джинсов насквозь промокшую, провонявшую сыростью чёрную тряпку и засунул ей в рот.

– За мной. И пошевеливайся. Только попробуй пикнуть – пожалеешь, что появилась на свет.

Слёзы отчаяния и бессилия всё больше обжигали заледеневшее лицо Мары. Кляп был насквозь мокрым от дождевой воды. Зубы Мары прокусывали его. С каждым укусом из тряпки вытекала холодная грязная вода и стекала по её пищеводу прямиком в желудок. Сглатывать было ужасно больно, противно. Мара шла рядом со своим мучителем, беззвучно плача, боясь даже всхлипнуть, чтобы, не дай Боже, не нарваться на очередной приступ агрессии.

Незнакомец вёл её к своему автомобилю, припаркованному неподалёку. Средненький, явно выносливый внедорожник – вероятнее всего, «джип гранд чероки» 2005 года, но в темноте под косыми струями дождя было трудно разглядеть детали, дабы убедиться в правдивости своих догадок. Его внешний вид соответствовал хозяину как никто другой – ничем не примечательный, гладкий, чёрный, с тонированными стёклами, полностью скрывающими убранство салона.

Подойдя к автомобилю, незнакомец достал ключи из кармана толстовки и разблокировал двери, а затем грубо подтолкнул к ним Мару.

– Карета подана, пани Доновска. Садитесь.

Мара неуклюже вскарабкалась на заднее сиденье джипа. Она ожидала увидеть в салоне игрушки, разбросанную одежду, инструменты, журналы, документы – словом, что-нибудь, что могло хоть как-то идентифицировать её абьюзера как личность. Раз он знает её так хорошо, может, есть вероятность, что они знакомы лично?

Увы, её аналитическим способностям оказалось негде разгуляться. Прежде всего, потому что в салоне оказалось слишком темно, чтобы что-либо разглядывать. Когда глаза Мары понемногу привыкли к темноте, она заметила лишь небольшой свёрток из крафтовой бумаги, лежавший рядом с ней. В остальном машина оставалась безликой и могла принадлежать кому угодно, при желании даже самой Маре.

Незнакомец с опаской оглянулся по сторонам, быстро, мягко и ловко, как гепард, запрыгнул на водительское сиденье, пристегнулся и со всей силы надавил на педаль газа. Автомобиль с громким визгом тронулся.

В это время в одной из квартир на Тверской не спали. Не все спали, если быть точнее. Из-за тонкой шифоновой занавески небесно-голубого цвета выглядывала взъерошенная головка. Лицо было бледным и искажённым в гримасе ужаса, наполненные слезами глаза были готовы вылезти из орбит.

Не так страшен миг, когда ты сделал всё возможное и не смог помочь. Намного страшнее, когда ты лишь наблюдаешь за неизбежным и ничего не можешь с этим поделать.

То был сон.

Абстрактный, чернее малевичевского квадрата. Холодный. Пустой. Безжизненный.

Если в нём и был смысл, то лишь один – максимально абстрагироваться от жизни, продемонстрировать её полную противоположность, обратную сторону. Хотя нет, противоположностью жизни можно было бы назвать смерть. Здесь же смерти не было. Здесь не было абсолютно ничего, кроме ледяной, засасывающей в небытие черноты.

Неизвестно, сколько это длилось. Час, неделю, вечность, мгновение? Никто не мог сказать этого наверняка. Зато потом гладь чёрного смердящего озера прорезала едва заметная тонкая рябь, точно от лёгкого летнего ветерка. Что-то шевельнулось. Что-то двинулось. Лёд тронулся.

Волнение тёмной пустоты становилось всё более явным, превращаясь в один неукротимый сгусток энергии, пульсирующую, полыхающую чернотой воронку… Раз! – теперь она билась в конвульсиях.