Очередная порция виски обожгла глотку. Пьяно пошатываясь, Джим вышел из кают-компании на палубу и вцепился во влажный от брызг поручень. Уже темнело; отличная погода, стоявшая весь день к вечеру начала портиться: дул резкий прохладный ветер. «Феррис» раскачивало на волнах, а на горизонте висели тяжёлые сине-белые облака. Из кают-компании на палубу вышла незнакомка, она прошлась и встала рядом у самого ограждения. На ней было вечернее чёрно-розовое платье с откровенным (и таким манящим) вырезом, колье на шее – скорее всего, обычная бижутерия. Джим бросил взгляд на её изящные руки, протянутые к релингу – на безымянном пальце не было кольца.

– Ресторан «Цветущие розы», угол Салтэн-роуд и Уингфилд-стрит? – спросил он.

– Не угадал. «Блэк кэтс» на Сеймур-Клоуз, – отозвалась незнакомка.

От алкоголя мысли в голове мешались в ужасную кашу.

– Я сидел там раз или два. Всегда накурено и отвратительное обслуживание.

– Женатики туда не заглядывают, – усмехнулась незнакомка в ответ. – Тебя я не помню, хотя пела там три года.

Джим не курил. Курил его отец, но однажды очень серьёзно заболел – как сказали врачи: из-за курева – и, глядя на мучения отца, молодой Тимиди зарёкся прикасаться к табаку. От одного воспоминания о тяжёлом никотиновом смраде Джима начало мутить. Рот наполнился горькой слюной.

– И как же зовут восходящую звезду оперной сцены? – спросил Джеймс.

– Милен.

Её голос – бархатисто-низкий, хорошо поставленный, пожалуй, чтобы послушать её, можно было прийти и в «Блэк кэтс».

– Зови меня Джимми, – выдавил он и зажмурился.

Только не сейчас! «Феррис» предательски качнулся, вызвав у Джима жуткий приступ рвоты. Джеймс не выдержал, перегнулся через релинг и блеванул. «Чёрт побери! – подумалось ему между судорожными позывами. – Как всё дерьмово получилось!» Но остановиться уже не мог. Едва он выпрямился, чтобы вдохнуть воздуха, как его схватили и резко бросили вперёд. И если бы не руки, крепко вцепившиеся в релинг, Джим полетел бы за борт.

– Какого дьявола?! – рыкнул он и развернулся.

Перед ним стоял Боцман, на его лице застыла какая-то странная полуулыбка, а в глазах было не больше смысла, чем в паре пустых бокалов. Через мгновение это безумная маска вдруг слетела с лица Грега, и он изумлённо уставился на Джеймса.

– Сукин ты сын! Ты меня чуть к рыбам не отправил!

– Извини, – пробормотал Боцман, – сам не понимаю, нашло что-то!

Из-за его спины показался Мартин.

– Эй, приятель, да ты нажрался! – он повернулся к испуганной Милен. – Простите, мэм, за эту досадную сцену. С позволения, мы проводим нашего друга в каюту…

С этими словами он подхватил шатающегося Джеймса под руку. С другой стороны, ему помогал Грегори, и вместе они поплелись на нижнюю палубу. Как Джим оказался в кровати – он уже помнил плохо. Пьяная сонливость нахлынула, словно гигантская морская волна, сил не осталось даже то, чтобы раздеться. Только перед тем, как провалиться в хмельное забытьё, Джеймсу показалось, что темнота каюты внимательно наблюдает за ним.

Просыпаться было тяжело, голова гудела, а язык распух и еле ворочался. С трудом поднявшись, Джим провёл рукой по лицу. То, что ещё вчера утром являлось лёгкой небритостью, сегодня превратилось в колючую неряшливую щетину. По иллюминатору барабанил дождь, спёртый воздух в каюте пропитался кислым запахом перегара. Джим вышел на палубу, чтобы освежить похмельную голову. Дождь оказался несильным; штормило, и «Феррис» шёл, грузно раскачиваясь, как пьяный матрос-забулдыга. На палубе уже стоял Грег, помятый, сонный, он курил, часто затягиваясь.

– Разрази меня гром, – сухо сказал он, помахивая дымившейся сигаретой, – это самый неуютный корабль. Здесь что-то не то. Что-то не так, якорь мне… Слушай, а этот Мартин, – тут Грегори осмотрелся и приблизился к Джиму, – он ещё тот проныра! Он вчера был трезв, как монахиня в Страстную Пятницу!