– Ви дюрфен зи ире фюрер бешимпфен!161
– Ист нет майн фюрер. Ишь бекенне мишь ден коммунизмус162.
За стеной, в немецкой кантине163 бравурная радиомузыка.
– Вас ист нойес, Фалдин?164
– Вайс нет. Ум цвёльф зондерберихьт ОКВ. Филляйшьт Москау геноммен165166.
Сергей показывает ему кукиш.
– На, выкуси, альта гауна167.
Гудок на обед. В кантине фанфарный марш, потом напыщенный голос диктора;
– Ахтунг, ахтунг. Хир ист Франкфурт-ам-Майн. Севастополь ист гефаллен!168
Трагический финал второй Севастопольской эпопеи.
Но… как говаривал Н. Г. Чернышевский:
«Пусть будет, что будет, а будет и на нашей улице праздник!»
Под окном нашел смятый обрывок «Hessische Landeszeitung»169170.
Читаю: «Sewastopol – ist gefallen171. Deutsche Fahre weht über Stadt und Haven».
И дальше:
«Крупнейшая и неприступнейшая в мире морская крепость взята нашими солдатами. Остатки большевиков загнаны на Херсонский мыс172 и уничтожены».
Мне как-то особенно горько слышать весть о падении Севастополя. Ведь я под его стенами был ранен и попал в плен.
– Махт никс174, – говорит токарь Фриц Штайнбрешер, – русские все равно будут здесь.
Нисколько не сомневаюсь. А он? Не кривит ли душою? Через полчаса Фриц подходит снова.
– Вы знакомы, камрад Шош175, с советской сельскохозяйственной политикой?
– Знаком в главных чертах. А что?
– Вот какой вопрос. Я живу в Нидер-Рамштадте176. У меня там домик с садиком и маленьким огородом. Есть корова, свинья, кролики, куры. Как вы думаете, отберут у меня русские всё это, когда они придут сюда?
– Но почему? Разве вы юнкер, капиталист, кулак?177
– Нет, я потомственный пролетарий.
– Может быть, вы – нацист?
– Избави боже!
– Вы пользуетесь, вероятно, наемным трудом. Есть у вас батраки?
– Что вы, я обрабатываю землю своими руками и ничего не продаю.
– Тогда чего же вам бояться. Спите спокойно, русские вас не обидят. А может статься, выйдете в большие люди при русских.
Фалдин с комическим ужасом говорит:
– Ин Сибириен филь кальт, гельт? Ви канст ду, Сергей, ин Сибириен вонен? О, Сибириен ист шрекенслянд, нет вар, камраден178.
– Вот бы тебя туда, слона толстозадого.
– Авось будет там. Заставят строить дорогу где-нибудь около Верхоянска.
– Вас, вас179.
– Хрен тебе в глаз. Говорю: геен в Сибирь, в Верхоянск, понимаешь? Верхоянск шен штадт зибцишь град кальт, ферштанд?180
– О гот, гот! Ви шреклишь!181
– Врешь, Сибирь шен. Ду фарен нах Сибирь, Фалдин?182
– Эррете мишь гот! Сибириен никс гут183.
– Дох, чтоб ты сдох. В Сибири филь шпек унд гольд184.
– О я ин Сибириен филь гольд. Дас вайс ишь ганц генау185.
– Ду либен, Фалдин, шпек и гольд?
– Натирлишь, еда либт ден шпек унд гольд, ишь вайс бешайд. Сибириен ист Эльдорадо, нет? Аба ишь кан нишьт ди кельте фертраген унд майне фрау аух нет186.
– Ишь иксосос187, золото любит, а холода боится. Мечтает: всех русских на копи сошлю, а сам Европой буду править. Только врешь, поедешь в Сибирь со своей либе фрауей.
– Зо, камраден, Сибириен ист шрекенслянд, гельт. Аба бай унс, ин унзере дойче хаймат ист шен, вундербар, нет188.
– О нет! Дойчлянд никс гут. Никс эссен, иммер клёпфен, унд иммер кальт189.
Да, действительно кальт, как нигде в Сибири. Зябнем днем и ночью, зябнем в цеху, зябнем на койках. На дворе июль, в бараке, что сельдей в бочке, спим, не раздеваясь – а все-таки зябнем.
Или это от голода, от истощения, от тяжелого морального состояния?
Всё здесь никс гут: земля, дома, климат, люди. Всё здесь кальт! Солнце, луна, звезды, небо, воздух, стены и люди. Даже пташки не хотят жить в этой стране: не слышно их веселого щебетанья.