– Ох и жук ты, Савченко.

– Да брось ты, Настя, – говорит Олег, – я хороший.

– Хороший он, – жена разглядывает пакетики, – на всё болото известно, какой ты хороший. Бабам, если бы волю дали, так давно тебя из станицы выселили бы.

– Так бабам только дай волю, – ехидничает Савченко. – Они бы уже дел наворотили бы.

Настя заметно смягчилась после подарка, но всё ещё серьёзна:

– Ты, Савченко, моего мужа никуда не втягивай, смори. У него и без тебя суматохи хватает. И домой его к себе не приглашай.

– Да я о здоровье пришёл узнать, – говорит Олег.

– О здоровье, – не верит женщина, – либо на промысел подбиваешь его. Не подбивай, не пойдёт!

– Ишь ты какая! – Смеётся Савченко. Глядит на Акима. – Прямо войсковой атаман у тебя в доме проживает.

Настя опять руки в боки встала, красивая женщина, и уж точно от своего не отступит. Савченко видит это, смеётся, протягивает руку Саблину:

– Ладно, пойду.

Аким жмёт ему руку, и он уходит, на прощанье оборачивается в дверях:

– Вот тебе повезло, Аким, вот повезло, ну прям вылитый восковой атаман и только, как ты к ней в постель-то идёшь ложиться, видать, строевым шагом.

– И с отдачей чести, – кричит ему вслед Настя.

– И даже не сомневаюсь, – уже из коридора доносится голос Савченко.

Жена берёт у Наталки яблоко, легко разламывает его на две половины, половину отдаёт девочке.

– Это всё, что ли? – Удивляется Наталка.

Настя ей поясняет:

– Остальное братьям и сестре.

Садиться сама к мужу поближе, начинает по-хозяйски его осматривать, ворот ли не грязен на рубахе, повязку на руке смотрит, свежая ли. Руку больную погладила, ласковая.

– Чего ты на него накинулась? – Недовольно спрашивает Саблин.

– Нечего около моего казака вертеться, чего он, друг тебе, что ли?

– А может, друг.

– Не нужны нам друзья такие, сейчас начнёт тебя на промысел сманивать.

– Ты уже за меня будешь решать, кто мне друг, а кто – нет?– Начинает злиться Саблин. Смотрит на жену сурово.

– Да не решаю я, Аким. – Настя начинает гладить его по небритой щеке, говорит примирительно. – Чего ты? Просто не хочу, что бы он тебя в свои промыслы сманивал, ты и так дома не сидишь, либо в призывы уходишь, либо на кордоны. А когда дома, так в болоте этом, пропади оно пропадом.

– Так работа у меня такая – в болоте пропадать, – бурчит Саблин, – с твоего садика долго не проживём. Нужно две бочки в месяц горючего добыть.

Настя его гладит, слушает, кивает, только всё это пустое, ей всё равно, что говорит муж, и Аким это знает. Говори ей – не говори, всё одно будет своё гнуть: сиди у её юбки, никуда не ходи.

– Пиво, что ли? – Трогает тяжёлую баклажку женщина.

– Пей, – говорит Саблин.

Но она не пьёт, нюхает с пакет палочками вяленого мяса, смотрит на фрукты, потом на Акима:

– А апельсины тоже Савченко принёс?

– Нет. – Отвечает он.

Не хочется ему говорить о приходивших. Но Настю разве остановишь:

– А кто ж тебе их принёс?

– Городские были.

Она как знала, даже улыбнулась едва заметно, взяла апельсин, понюхала его, словно почуяла что-то:

– А баба с ними была?

– Женщина была.

Вот зараза, и уже щурится сидит, уже бесится.

– Женщина, а то я думаю, бабы в магазине говорили про бабу приезжую, думаю, что тут городской бабе у нас в станице делать. К кому она приехала? А известно к кому.

– Чего тебе известно? – С раздражением говорит Саблин.

– Да ничего, ладно уж. – Как ни в чём не бывало отвечает жена.

– С учёными она приехала, сама она учёная. Интересуются случаем этим, тварью убитой интересуются. Вопросы задавали. Дав мужика и она, чего ты там себе уже напридумывала?

– Да ничего, – жена поправляет ему одеяло, которое не нужно поправлять. – Андрей Семёнович говорит, что выпишет тебя через два дня.