– После тебя.

Мы вошли.

Забудь все, что когда-нибудь слышал о лесах «Эри».

Гены, подрихтованные для максимальной бифуркации. Тусклые округлые плоды, мерцающие от светящихся бактерий, их нуклеиновая кислота закована в смирительную рубашку из серных связей и вторичных петель для предотвращения мутаций. Большие вогнутые листья, черные, как тепловая смерть, изгибаются вокруг этих микробных ночников, подобно ладоням, защищающим пламя свечи. Слабые синие солнца разбросаны тут и там – одни всего метр в диаметре, другие – десять, а то и больше – пульсируя от собственной биолюминесцентности. Слепые и глупые боты-садовники с тараканьими мозгами вынюхивают путь среди веток, роботы даже не в сети, они просто массово фабрикуются и отправляются перерабатывать углерод и соскребать питательные вещества с мертвого камня. Канализация собирает наши замороженные насухо отходы и распределяет их по голодным корешкам. Все трюки, благодаря которым целую экосистему впихнули в пару десятков пещер, замедлили так, чтобы она просуществовала вечно: закупоренная биосфера при обычном уровне метаболизма не смогла бы обеспечить и дюжину человек, но дает жизнь тридцати тысячам, конечно, пока мы дышим только каждые десять лет или вроде того.

Так вот: забудь обо всем этом.

Просто посмотри и сразу поймешь, что они сделали на самом деле. Они построили леса из кровеносных сосудов зарезанных гигантов; слили оттуда кровь, а вместо нее закачали смолу. Прогнали эту сверкающую черную грязь через сердце, аорту, по ветвящимся артериям, венам и бесконечным рекурсивным капиллярным руслам, которые соединяли одно с другим. После того как конструкция застыла, они выжгли мясо вокруг нее лазерами и ацетиленом. Потом взяли то, что осталось, – обсидиановые нервные сплетения, ветви, кости – разломали все на куски и вставили туда, куда те подходили: не только в огромные клубящиеся туманом пещеры, такие большие, что другой стены не разглядеть, но и в скромные гротики едва семидесяти метров от края до края.

А потом все украсили голубенькими рождественскими огоньками.

Они назвали это лесом, так как система непрерывна: каждый отсек соединен с другими трубами и туннелями, пробуренными в скале, все нанизано на одну нить во имя «системной интеграции» и «полной взаимосвязи». Понимаешь, главное – это стабильность. Столь эпическая миссия не может позволить себе сложить все жизнеобеспечивающие яйца в одну корзину, но одновременно нельзя дать карманным экосистемам пуститься во все тяжкие в поисках эгоистичного равновесия. Потому все связано. У нас достаточно протока, чтобы все работало на одной волне – пусть каждый туннель и оснащен затвором. В конце концов, всегда лучше мгновенно изолировать одну рощу от другой, на случай если какой-нибудь катаклизм расколет «Эриофору» на куски.

Мне об этом известно лучше многих. Одна из моих специальностей как раз системы жизнеобеспечения.

Я всегда считала наши леса… убежищем своего рода. В них мы с Каем всегда проясняли наши разногласия. Да и для секса там приятная атмосфера. Тепло, мрак, мягкое свечение от бактерий в сосудах. Воздух пахнет жизнью, а не камнем и металлом.

17Т был темнее и хаотичнее остальных. Косая Поляна, так мы его называли. (Ну, почти все; Кай из-за чувствительности внутреннего уха предпочитал прозвище «Тошнотная долина», но даже его тут особо не штормило, если только он не забирался ближе к внешнему периметру, где гравитацию размазывало прямо под ногами.) Люк закрылся за спиной, на секунду нас поглотил мрак; вскоре он сменился тусклыми сумерками, когда глаза привыкли к аналюцифериновым созвездиям, мерцавшим со всех сторон. Мы стояли на узком мостике, вдыхая полной грудью в полуметре над твердой породой, выстланной тонким слоем почвы.