– Я жила-поживала себе тихо-мирно в Касас-Грандес, – промолвила она наконец. – Пара коров, муж, двое детей… А однажды явились руралес правительственные.

Голос у нее, снова убедился Мартин, низкий, почти по-мужски хрипловатый. Глотка надсажена спиртом, табачным дымом, а может быть, и давними рыданиями. И не исключено – криками ненависти. Макловия замолчала, собирая чашки. Составила их вместе и медленно вытерла руки о подол широкой длинной юбки.

– А когда уехали, не было у меня уже ни мужа, ни детей, ни коров, ничего не было.

Стало тихо. Хеновево Гарса кивнул. Согласно и горделиво.

– Как познакомились, я помог ей отойти от всего этого. Я тогда воевал у Панчо Вильи и все искал того сержанта, который это сделал… Эпигменио Фуэнте тварь эту звали. И вот как-то вечером, быстро и тихо, накрыли мы его у дверей заведения и повели прогуляться.

– И она была при этом? – спросила Диана.

– Ясное дело, была. – Майор показал на женщину большим пальцем. – Она первая и веревку дернула, когда того гада мы стали вешать на акации, какая повыше. Не сробела, не хуже мужчины справилась. Верно я говорю, а, индианочка моя?

Макловия поднялась, взяла кувшин.

– Схожу за водой.

Сидевшие видели, как она будто растаяла во тьме между отблесками двух костров. Диана повернулась к Гарсе:

– Детей думаете заводить?

Тот пожал плечами:

– Зачем плодить невинных существ в нынешнем мире, где хлеба в обрез, зато пуль в избытке? Вот победит революция, будет у каждого всего вдоволь – тогда поглядим.

– А если вас убьют до того, как все кончится?

Гарса взглянул туда, где во тьме скрылась Макловия. И вдруг захохотал – смех его был резок, груб и начисто лишен всякого благодушия или надежды.

– Ох, да ну какое же мне тогда будет до этого дело?! Сами посудите… Пусть тогда решает. Ваша сестра всегда найдет с кем.

Рассвет они встретили в поезде, под небом с еще не померкшими звездами мчавшем их меж холмов туда, где горизонт из черного медленно становился лиловым. Тощие, дочерна загорелые люди, пристроив винтовки меж колен или повесив куда-нибудь, дремали и покачивались в полутьме в такт ходу эшелона, состоявшего из локомотива, обычного вагона и платформы. На ней, прицепленной к паровозу первой, сидело человек двадцать, и среди них Мартин, наблюдавший, как неспешно занимается утро. Стылый ночной воздух, рассекаемый стремительностью движения, делался еще холодней. Инженер кутался в одеяло, отверстием посередине превращенное в пончо, щурился, оберегая глаза от угольной пыли, которую нес с собой едкий дым. На поворотах видел, как отступает ночь перед темной громадой паровоза, как летят искры, когда открывают топку, чтобы подкинуть угля. От самого Сьюдад-Хуареса майор Гарса с револьвером на боку, с карабином в одной руке и кувшинчиком кофе в другой, не сводил глаз с кочегара и машиниста. Следил, чтобы не выкинули какой-нибудь фокус.

– Наверно, уже скоро приедем, – сказал Том Логан.

Он устроился рядом с Мартином, привалясь спиной к борту полувагона. Самокрутку с марихуаной держал в горсти, чтобы ветер не разбрасывал искры или чтобы горело не слишком быстро.

– Надеюсь, – добавил он, – что федералы нас не опередят.

– Это мы скоро узнаем, – ответил Мартин.

– Хочется поглядеть, как ты закладываешь свой динамит. До сих пор не видал твою работу… The show must go on[18], как говорят у нас. Увидим, такой ли ты великий специалист, как рассказывают.

По-испански он обращался к Мартину на «ты», хотя тот вроде бы не давал для этого повода. Мартин взглянул на закутанную в одеяло Диану Палмер, которая бесформенным кулем лежала у его ног среди тюков. В разрешении, подписанном Франсиско Мадеро, был указан и ее охранник Логан.