Страх, словно кулаком, бил его в живот и в пах, лишал самообладания. Отовсюду гремели выстрелы, а громче всего – у него за спиной, где Гарса размеренно посылал пулю за пулей. Инстинкт самосохранения требовал, чтобы Мартин распластался на земле под защитой этого пилона и носу не высовывал оттуда до конца жизни, сколько бы той жизни ни оставалось. Он дышал глубоко и часто, стараясь, чтобы дыхание выровнялось, а в голове прояснилось.

Что я тут делаю, ошеломленно твердил он про себя. Какого дьявола я тут забыл, если родился в Линаресе?

Миг спустя, немного придя в себя, он через голову снял мешок и вытащил кончик огнепроводного шнура. Дрожащими руками достал из кармана зажигалку. В мокрых от пота пальцах колесико скользило и прокручивалось вхолостую. Наконец удалось высечь искру, и желтый шнур затлел, пуская едкий острый дым. Он приладил шнур, еще раз глубоко вздохнул, стиснул зубы и поднялся. Ему очень бы хотелось сейчас верить в Бога, помолиться о чем-нибудь, но это был не тот случай.

Как вспугнутый зверь, он бросился вперед – слепо и бездумно. Пять широких шагов туда и столько же обратно. Федералы, без сомнения, заметили его, но сосредоточенный огонь инсургентов не давал им поднять головы и прицелиться толком. Правую скулу Мартина вдруг что-то обожгло, словно ее задел пролетавший мимо овод. Размахнувшись так сильно, что едва не вывихнул себе плечо, он швырнул мешок как можно дальше. Пули, отыскивая его, посыпались вокруг чаще, когда динамит еще был в воздухе, но вот он перелетел через бруствер и упал на землю по ту сторону баррикады, а Мартин метнулся назад, под защиту бетонного пилона, и прыгнул в канаву, так тяжко ударившись оземь всем телом, что показалось, будто он переломал себе все кости.

Он закрыл ладонями затылок и тут услышал взрыв – глуховатый и резкий, – от которого вздрогнула земля, а по барабанным перепонкам и по легким ударил воздух, сгустившийся до плотности дерева или камня. Все звуки внезапно исчезли, а с безмолвного неба посыпались обломки шпал, камни, комья земли, и все заволокло дымом, пахнувшим обугленным деревом и серой.

Мартин, оглохший и ослепший, неподвижно лежал вниз лицом, все еще закрывая затылок, вдыхал и выкашливал пыль и не вполне понимал, жив он или мертв.

Полковник Вилья с довольным видом разглядывал пленных федералов. Они стояли, сидели, лежали, кто стонал и причитал, кто уже кончался. Все были в грязи и пороховой копоти. Большинство, отметил Мартин, молодые парни явно крестьянского вида, многие – с индейскими чертами лица: пушечное мясо, жертвы воинской повинности, которых помещики сдали в армию, избавляясь от самых строптивых или самых никчемных работников-пеонов. Те, кто мог держаться на ногах, сбились в кучу как овцы, боязливо ежились под стволами мрачных мадеристов, вытряхивавших у них из карманов все их скудное достояние. Отдельно стояли четверо или пятеро руралес и несколько армейских офицеров. Среди них был бородатый майор с перевязанной головой. Рукав его синего френча был оторван, руки покрыты корой буроватой запекшейся крови.

– Эту тварь поганую зовут Сантос Аумада, – сообщил Вилья. – Эта мразь поклялась однажды, что, если попадусь к нему в руки, висеть мне на суку, вывалив язык… Это он повесил моего кума Мелькиадеса Лопеса и восьмерых его людей, а сперва приказал содрать им кожу со ступней и целый день водить по горам.

Он мстительно улыбался, как улыбалась бы, если бы умела, пума, нагрянувшая в козлятник. Мартин, стоявший рядом с Гарсой и прочими мадеристами, видел, как Вилья надвинул на лоб сомбреро, стряхнул пыль с одежды и медленно направился к майору, а тот при виде его попытался выпрямиться, хотя видно было, что от потери крови ослабел. Он оперся о плечо соседа. Разговора их Мартин не слышал, но и без слов все было достаточно красноречиво: Вилья говорил спокойно и неторопливо, не сгоняя с лица легкой улыбки, зловещей и многообещающей, офицер же отвечал односложно и вообще вел себя так безразлично, словно заранее смирился со своей участью и никаких по поводу ее иллюзий не питал. Вилья повернулся кругом и уже сделал несколько шагов прочь, но тут вдруг как будто передумал, потому что вернулся к пленному, вытащил револьвер и выстрелом снес тому полчерепа. Майор рухнул наземь, к ногам своих испуганных спутников. Вилья же хладнокровно, нисколько не переменившись в лице, спрятал дымящийся револьвер в кобуру, подошел к Мартину, Гарсе и остальным.