– Именно! Ты на них только глянь, – осмелел пацан. – Один в вицмундире каком-то, времен царя Гороха, другой – в цилиндре. Кто так ходит сейчас? И на карнавале не встретишь.

– Точно, – присоединилась жена. – Женщина в шляпке старинной была. Я такую в кино про гусаров видела. – И рука ее вновь потянулась ко лбу для крестного знамения.

– Спокойно, – ласково остановил я ее.

И в эту секунду загудели телефоны. Сначала мой, затем жены и следом – сына. Звонки шли сплошным потоком, и мы едва успевали отвечать.

«Ты это видел?! – кричал в трубку мой сослуживец. – Это ж светопреставление!»

«Апокалипсис!»-рычал сосед.

«Мы все умрем?» – плакала подруга жены, требуя от нее каких-то ответов.

А подростки, судя по репликам сына, просто восхищались невиданным происшествием.

Мертвецы шли недолго, около часа. А город просто взорвался и кипел до самого рассвета. Когда накал телефонных восторгов утих, жена догадалась включить телевизор и при первых звуках мы буквально прилипли к экрану.

«Нашествие мертвецов продолжается, – вещал столичный журналист, – ими уже захвачен центр города».

– Ба, – осенило меня, – у нас же с ними разница в пять часов. То есть то, что здесь только началось, там уже давно происходит!

– Именно! – охнула жена.

А телеведущий тем временем продолжал.

«Напомню, – говорил он, – сегодня в полночь, – от старых кладбищ столицы потянулись колонны оживших мертвецов. Среди них представители самых разных эпох. Тут и дворяне шестнадцатого века, и те, кто жил в семнадцатом и даже восемнадцатом веках. Их легко узнать по характерной одежде и чрезвычайно утонченным манерам. Но больше всего выходцев с того света – представители буржуазии девятнадцатого и начала двадцатого веков. Много офицеров и генералов. Но, что удивительно, почти не встречаются люди подлого сословия. Исключение составляют казаки и кое-где – священники. Да, простолюдинов почти нет, чего тут греха таить. – Ведущий таинственно заулыбался. – Это пришествие господ, – торжественно сказал он и продолжил свой рассказ: – Величественные покойники прошествовали по улицам столицы и стали занимать правительственные здания. Силы правопорядка оказались совершенно обескуражены происходящим, и ни один из стражей не посмел противодействовать. Более того, повсеместно наблюдается стремление полицейских и военных подчиняться этим благородным господам с хорошими и волевыми лицами».

Камера крупным планом продемонстрировала несколько «хороших и волевых лиц»: пустые глазницы, темные пятна по коже, застывший оскал. «От них, наверное, жутко воняет», – мелькнула мысль.

Тут я не выдержал и бросился к окну. На улице явно происходило необычное. Господин во фраке довольно проворно для покойного взобрался на крышу подъезда прокуратуры, что расположилась через дорогу, и ловко прилаживает бело-черно-желтый флажок над входом. Другой – в синем мундире – уже строго инструктирует двух полицейских, почему-то стоящих перед ним смирно.

Я вернулся в комнату. Репортер продолжал, излучая восхищение:

«Сейчас в столице уже вечер, и все основные события, видимо, произойдут завтра. Но на эту минуту ясно, что пришельцами сформировано правительство и, как стало известно в кулуарах, уже приготовлено обращение к нации. На улицах собираются возбужденная молодежь и жители города. Они скандируют приветственные лозунги благородным господам и предпринимателям. И призывают к возрождению лучших традиций прошлых столетий…»

Я выключил телевизор и обхватил голову руками.

– Кошмар какой-то! – вырвалось у меня. – Они что, не видят, что это мертвецы?! Почему их никто не пытается швырнуть обратно в склепы?