Есть, конечно, эмбрионы, да что-то они туго развиваются. Мужик хочет примера, – где наши опытные поля, образцовые хозяйства? Мужик ищет печатного слова, – где наша популярная агрономическая литература?.. Мужик ищет удобрения, орудий, семян, – где у нас земские склады всего этого, оптовая заготовка, удобства покупки, распространения?.. Где же вы, деятели частные и земские? Идите и работайте, время давно приспело, и
Спасибо вам скажет сердечное
Русский народ!»
Н. Карышев («Р. Б-во», № 2, с. 19).
Вот они, эти друзья мелких «народных» буржуев, во всем самоуслаждении своими мещанскими прогрессами!
Казалось бы, даже помимо анализа экономики нашей деревни, достаточно наблюдать этот бросающийся в глаза факт нашей новой экономической истории – констатируемые всеми прогрессы в крестьянском хозяйстве одновременно с гигантской экспроприацией крестьянства, – чтобы убедиться в нелепости представления о крестьянстве как каком-то солидарном внутри себя и однородном целом, чтобы убедиться в буржуазности всех этих прогрессов! Но «друзья народа» остаются глухи ко всему этому. Утратив хорошие стороны старого русского социально-революционного народничества, они крепко ухватились за одну из крупных его ошибок – непонимание классового антагонизма внутри крестьянства.
«Народник 70-х годов, – очень метко говорит Гурвич, – не имел никакого представления о классовом антагонизме внутри самого крестьянства, ограничивая этот антагонизм исключительно отношениями между “эксплуататором” – кулаком или мироедом – и его жертвой, крестьянином, пропитанным коммунистическим духом[63]. Глеб Успенский одиноко стоял со своим скептицизмом, отвечая иронической улыбкой на общую иллюзию. Со своим превосходным знанием крестьянства и со своим громадным артистическим талантом, проникавшим до самой сути явлений, он не мог не видеть, что индивидуализм сделался основой экономических отношений не только между ростовщиком и должником, но между крестьянами вообще. См. его статью “Равнение под одно” в “Русской Мысли” 1882 г., № 1» (