Творческие акты проистекают из некоторой потребности нашей психики и лишь после огранки искусством могут запечатлеться в памяти культуры. Поэтому в некотором смысле прав М. Бахтин, считавший, что творчество по своему существу анонимно. Разница между искусством и творчеством в степени их интеграции с культурой. Творчество без искусства не несет на себе печати культурной памяти. Но бывает и искусство без творчества – соревнование «мастеров искусств» в улучшении передачи уже имеющихся культурных форм без их обогащения новыми смыслами. Таким образом, творчество ближе шизофреническому типу восприятия, а искусство – невротическому.

По ироническому замечанию Анатоля Франса, «искусству угрожали два чудовища: художник, который не является мастером, и мастер, который не является художником». Если мастер силен в воспроизведении канонических шаблонных форм, то художник больше подвержен творческим импульсам, склонен искать новые формы. Но для запечатления этих новых форм в культуре необходимо, чтобы творчество художника поднялось на уровень мастерства или сформировало собственные каноны, которые станут новой школой мастерства. Любое искусство – мастерская по огранке творческих импульсов по определенным субъективным канонам. Каждая культура формирует свое искусство, в соответствии с ее традициями и представлениями и красоте.

В культуре все более-менее устойчиво и повторяемо. Словно духовная ДНК общества, она формируется из цепочки актов повторения/закрепления усвоенного опыта. А искусство состоит из актов единичных и неповторимых, способных вызвать мутацию культуры. Хотя искусство в значительной мере состоит из памяти об успешных ответах на вызовы, ставших образцами для подражания, оно играет роль «сцены» культуры, ее творческой лаборатории.

Если культура – знание определенных эстетических и этических норм, то искусство допускает вероятность их нарушения, поиск более совершенных форм культурного поведения. Искусство всегда предполагает трансценденцию, экстаз – выход хотя бы на шажок за рамки устоявшихся правил. Поэтому ремесленник, строго повторяющий каноны, принадлежит культуре, а художник, создающий новые формы и каноны, принадлежит искусству. Что не отрицает возможности сочетания художника и ремесленника в одном человеке.

Искусство и литература (здесь я не буду делать между ними различия) выступают формой опережающего отражения, которая, предвосхищая вероятное будущее, дает различные варианты прогнозов развития общества, в игровой форме предлагая пережить возможные грядущие вызовы, научаясь предотвращать нежелательные варианты и вырабатывать пути к приемлемым. Если наше бытие лишь пытается вырваться за ограничивающие рамки и границы, то в искусстве они легко устранимы.

С другой стороны, искусство всегда обращено к набору вечных вопросов бытия, перепроверяя и утверждая определенные ценности, не заржавевшие от времени. Например, всегда остаются актуальными проблемы отношений между людьми, столкновения человека и природы, человека и общества, человека и высших сил (будь то власть, бог, внеземной разум).

Любой член общества должен быть «культурным человеком», знающим, «как правильно себя вести» в различных ситуациях. По этому признаку он и воспринимается как «свой». Но кроме «культурных людей» существуют и «люди культуры» – специалисты, отвечающие не только за сохранение культурного опыта, но и за его расширение и ревизию.

«Человек культуры», не зависимо от того, зафиксирован ли этот статус обществом, обладает повышенным интересом к рефлексии и творческому переосмыслению действительности. Если обыватель, «культурный человек», получив больше свободы, предпочтет растратить ее на рост благополучия, выполняя природную программу любого животного, «человек культуры» скорее направит вновь открытые ресурсы на расширение сознания – открывание или создание нового. Критический взгляд на свою культуру помогает ему переместиться в позицию, из которой она создается, то есть стать творцом.