Камера пробежала по толпе и остановилась на окне кабинета мэра на втором этаже. Какое-то мгновенье в окне были видны лица, которые затем быстро исчезли.

– А нуждаемся ли мы в его представлении нам? Что он может нам сказать, как говорится, в свое оправдание? Что Верхов вернется на работу? Не скажет. Скажет, что ни один наш кандидат не будет снят с выборной гонки? Не скажет. Скажет, что выборы будут честными и справедливыми? Обязательно скажет, но только такими они вряд ли будут, потому что в этом случае партия власти их с треском проиграет. Вот поэтом, я думаю, нам нет смысла требовать, чтобы этот человек вышел к нам. Как говорится, он здесь будет сам по себе, а мы сами по себе. Мы без него как-нибудь проживем, а вот как он будет работать без нас – это еще вопрос.

Из толпы слышались крики, но понять, о чем они, было трудно. Костя бросил взгляд на Катю. Она, как ни в чем ни бывало, ставила на стол бутылки, рюмку и бокалы. Однако сияние в ее глазах потускнело.

– Может, завтра съездим на Колину дачу или к Пашиным родителям, – спросила она, наполнив вином свой бокал и затем наблюдая, как он делает «кровавую Мэри» из водки и томатного сока.

– Это мысль, – ответил он и чуть округлил глаза, увидев на экране «мороз» вместо толпы и Паршина, начавшего рассказывать о введении в Лесках и области губернаторского правления. Разумеется, они не могли допустить трансляцию на пол-области этого безобразия. Игоря Юрьева за это опять уволят. Жаль талантливого парня.

– Переключить? – спросила Катя, поднимая бокал.

– Сейчас чем-нибудь заменят. Ну, давай выпьем за все хорошее, что нас ожидает.

– Главное, чтобы мы все были живы и здравы. Чтобы дети нас радовали

Они чокнулись и выпили. А на экране появилось название киностудии и сцена захвата кого-то ОПОНом. Костя заметил:

– Раньше в таких случаях запускали «Лебединое озеро», а сейчас ОПОН. Готовят людей к его появлению в Лесках.

– Только, чтобы не повторилось то, что было в Лесках после вашего похищения, – вздохнула Катя. – Толю жалко.

Костя ел любимый им борщ, не чувствуя вкуса: был там, на площади. Наблюдавшая за ним Катя это поняла.

– Костик, не ходи туда. Что даст людям твое там появление? Как бы они ни хотели, а не смогут защитить тебя от ОПОНа, если он объявится? А если окажешь сопротивление, могут и изувечить. ОПОН сейчас другой, полицейский, обученный специально против народа. Тогда бюро «Щит и меч» было намного сильнее, и в основном оно дало отпор омоновцам.

Но Костя уже не мог сопротивляться самому себе. Он выпил еще рюмку водки без сока, быстро доел второе и, поцеловав Катю, вышел из кухни. Она последовала за ним и наблюдала, как он доставал с антресоли коробку с масками, приготовленными для него Вероникой Максимовной двенадцать лет назад. Там не было лишь маски Ивана Спиридоновича, на всякий случай разгримированной. Но не успел Костя превратить себя в стриженого громилу охранника, как квартиру заполнил ставший мгновенно оглушительным гул. Он и Катя вышли на лоджию и увидели пролетавшую над домом вереницу снижавшихся вертолетов.

– Легки на помине, будь они неладные, – проговорила Катя. – Ну, куда ты теперь пойдешь? У тебя в гараже бомбардировщик стоит?

Костя насчитал девять вертолетов, а вдали показались еще два. Он живо представил, как омоновцы будут стаскивать с трибуны могучего Паршина, нагибая его гривастую голову, и у него зачесались руки.

Когда гул стих, они услышали в передней мелодию звонка и стук в дверь. Посмотрев друг на друга, они подумали об одном и том же. Если бы не жена рядом, Костя обязательно задумался бы: открывать или отстреливаться до последнего патрона.