– Провода перерезаны…

Подковырнул фанерную крышку, снял – под ней обнаружились электрические внутренности аппарата, причем вполне заводского вида. Наверное, кто-то выбросил старый телефон с разбитым корпусом, а юные умельцы подобрали и приспособили к делу.

– Телефон и карту изымем под протокол, с понятыми, – решил Яновский. – Потом, перед отъездом. А больше тут ничего интересного нет.

Спускаясь по трухлявой лестнице, Вася попытался вспомнить, имеется ли в кодексе статья, карающая за незаконную установку средств связи. Ничего не вспомнил и перестал терзать память: в любом случае незарегистрированный телефон – цветочки и семечки в сравнении с пятьдесят восьмой статьей, пусть его установкой участковый занимается…

– Значит, вы, Евгения, проникли через незапертую дверь в чужую дачу… И там вас напугала собака, – уточнил Яновский. – А если бы собаки не было? Что бы вы сделали?

Яновский держался на удивление вежливо. Никакого сравнения с допросом задержанного Симакова: ни ударов кулаком по столу, ни угроз, ни упоминания «указа семь-четыре»[1]… Симаков, узнав о содержании того указа, напустил от страха в штаны. Самым натуральным образом обмочился, аж со стула закапало.

– Я не проникала! – возмутилась девочка. – Я просто зашла спросить, где тут почта… И ушла бы, раз никого нет, но собака вылезла из-под стола и не дала пройти к двери. Вот так все было.

– Собака лаяла? Пыталась укусить?

– Нет… Просто лежала и не давала пройти. И в окно вылезти не позволила – зарычала, вскочила…

Вася, в допросе участвовавший пассивно, подумал, что резоны Гараевых, жильцов незапертой дачи, вполне понятны – ни к чему вешать замки, ежели дома такой сторож. А вот собака вела себя странно… Непонятно вела. Собака, натасканная как служебно-розыскная, сразу бы сбила девчонку с ног – лапы на грудь, клыки у горла… Сторожевой же пес пустил бы в ход зубы, не откладывая. Ну а какой-нибудь беспородный кабысдох, ничему не ученный, по меньшей мере поднял бы лай на всю округу.

Вероятно, Яновского тоже удивило нетипичное поведение псины. Потому что он спросил:

– Какой породы была собака?

– Я не знаю какой… Не овчарка, и не доберман, и не… В общем, не знаю. Но на дворняжку совсем не похожа.

– Хорошо. Попробуйте ее описать.

– Здоровенная… Голова на такой вот высоте… – Женя протянула руку и показала, на какой. – Нет, пожалуй, даже вот на такой… Голова большая, лоб очень широкий. И спина широкая, и грудь. И глаза… умные такие глаза, прямо как человечьи.

– А масть какая?

– Рыжая… Коричневато-рыжая, с большими белыми пятнами. А может, белая с рыжими пятнами, не понять, чего там больше.

Женя помолчала, наморщив лоб, и добавила:

– Еще на морде пятна характерные, с двух сторон одинаковые: на щеках и вокруг глаз шерсть рыжая, а посередине, со лба и до ноздрей – белая полоса.

Яновский удовлетворенно кивнул, словно услышал то, что ожидал. И произнес негромко, про себя, явно не для Жени и Васи:

– Алабайка…

Вася Дроздов не знал такого слова, но вмешиваться в допрос и задавать вопросы не стал. А Яновский двинулся дальше:

– Итак, собака не позволила покинуть дачу… Что произошло потом?

– Потом я уснула, на диване, там стоял такой диван небольшой… Проснулась утром, никого не было, и собаки не было. Но кто-то приходил ночью. Вернее, не кто-то, а Тимур, но я тогда не знала. Он накрыл меня простыней и оставил записку.

– Что там было написано?

– Чтобы я захлопнула дверь, уходя. И подпись.

– Эта записка сохранилась?

– Нет, я забыла ее там, на их даче. Вернее, не забыла, а… В общем, ее у меня нет. Но, по-моему…